Данилов предлагал подвезти девушку ко входу, но она категорически отказалась: «Не надо тебе на тачке без документов раньше времени там маячить». На прощание крепко обнялись, и она поехала на троллейбусе от дома до самой площади Свердлова.
В этот раз в Большом у входа даже очередь образовалась. До эпохи рамок-металлоискателей оставалось еще лет сорок, но в тот раз все посетители догадывались, что представление сегодня предстоит необычное. Все потому, что рядом с обычными тетеньками-билетершами стояли остроглазые мужчины в штатском. Кое-кого из зрителей они просили раскрыть сумочку или даже показать содержимое карманов. Тут же присутствовали и две собачки-овчарки на плотных поводках, сопровождаемые инструкторами (также в штатских костюмах и галстучках-шнурочках). Овчарки вели себя в высшей степени корректно, но иной раз обнюхивали входящих, фыркали, но ни разу даже ни на кого не гавкнули. А не на что было лаять: никто из посетителей не пытался пронести ни взрывчатку, ни оружие. И Варя тоже: оружие ждало ее внутри, в Большом.
Совершенно без помех девушка со свежим маникюром и укладкой, в свободном, не стесняющем движения костюме и удобных, разношенных босоножках, ровно в семь вечера, как и было оговорено с Петренко, вошла в здание Большого. Спектакль начинался в семь тридцать, и дальнейший порядок ее действий тоже был определен товарищем полковником.
В то же самое время Шаляпин сидел в своем кабинете председателя КГБ на Лубянке. Он был занят самым, пожалуй, ненавистным делом: ждал.
О том, что все может произойти именно сегодня, он предупредил только маршала Вакуленко. Но все равно они договорились: никаких действий до особого подтверждения. Поэтому-то и оставалось только ждать.
Петренко, как он говорил, выбрал его в качестве главы заговора. Чтобы он, значит, вернул сталинские порядки.
«Хочет, чтобы я вроде Александра Первого вышел перед всеми, как тот после убийства Павла, и сказал: «Теперь все будет как при бабушке». То есть как при Иосифе Виссарионыче. Сказать-то оно, конечно, можно. Может, я и скажу. Но сделать-то будет гораздо труднее.
Ах, Петренко-Петренко, наивный человек! Одно слово – гость из будущего. Не понимает он: для того чтобы сталинизм вернуть, надо быть Сталиным! То есть предельно жестоким, абсолютно беспринципным, исключительно подлым, параноидальным типом.
Но я-то не такой. И в этом смысле кишка у меня тонка. Одно дело: составить заговор, убить кукурузника и заодно еще трех-четырех персон. И совсем другое – целенаправленно изничтожать, в плановом порядке, свой собственный народ: «Вашему краю доводится лимит по первой категории (расстрел) в 1500 человек». Просто чтоб всех в изумление от ужаса привести. Так я не смогу и не буду. Но вот править страной сумею никак не хуже Хруща. И по-своему править.
Потом: коль скоро и Петренко, и Данилов говорят, что капитализм в будущем неизбежен, а идеология перестанет свою роль играть – может, и не надо бояться его, этого самого капитализма. Напротив, потихонечку к нему советских людей приучить – и безо всяких репрессий, конечно.
Ах, как долго тянется время!»
* * *
Петренко тоже ждал. В своем убежище он даже ухитрился поспать, завернувшись в одеяло. Позавтракал парой долек шоколада, запил водой. Чтобы снизить потребление жидкости, перед тем как сделать глоток, тщательно орошал рот. Для обратного процесса был приспособлен бидончик – ограниченного, литрового объема.
Утром, он знал, в Большом начнется бемц. Охрана должна прошерстить весь зал и фойе в поисках возможного оружия или взрывчатки. Насколько тщательно будут они обследовать закулисье? Вряд ли хватит у коллег сил и рвения, чтобы все помещения обойти, тем более их в Большом огромное количество: мастерские, склады, репетиционные залы.
Но если его вдруг обнаружат, решил заранее: «Живым не дамся. Пусть стреляют на поражение». Вот только жаль было Варю и дурака Данилова: это означало, что они останутся здесь, в прошлом, навсегда. И задание он не выполнит – не спасет Родину от бед и потрясений. На всякий случай он держал свой единственный оставшийся «ТТ» заряженным.
Варя
Петренко точно указал, где ей можно будет нырнуть в закулисье Большого. Фойе второго этажа, дверь с надписью «Служебный вход». Быстро входишь в нее и бегом вниз по лестнице.
– А если за ней будет охрана?
– Вырубишь, – безапелляционно сказал Петренко, когда они совещались в Нескучном.
Но охраны не оказалось. Два пролета вниз, и ни одного человека навстречу.
Потом длинный пустой коридор. Навстречу идут толпой девушки в белых пачках. Кордебалет. Кинули на Варю удивленные взоры, но и только.
Откуда-то из репродукторов слышится трансляция: сдержанный гул заполняющегося зала, резкие, невпопад звуки разминающегося оркестра. А Варя бежит по коридору, видит дверь, предсказанную Петренко, и распахивает ее. Там снова лестница, полутемная, пустая, и идти нужно вниз.
Петренко тоже слышит звуки настраиваемого оркестра – в помещение склада зачем-то выведен репродуктор, который передает происходящее в зале и указания помрежа, ведущего спектакль.
Часы на его руке командирские, с фосфоресцирующей подсветкой. Они показывают девятнадцать двадцать. Варя опаздывает на пять минут.
Плохо. Даже с учетом того, что спектакль задержат – как всегда бывает с высочайшими гостями. Но что делать – придется дожидаться. Одному ему справиться будет намного сложнее.
Он решил: «Жду ровно до семи тридцати и, если помощница не объявится, буду действовать самостоятельно».
«Боже мой, куда мне идти?»
Варя была уверена, что она заблудилась. Огромный высоченный зал. Ходы-переходы. А между ними – сложенные или составленные декорации. Троны, фанерные дома, огромные задники с изображением моста или зимней ночи.
Но где здесь Петренко? Он вроде говорил: направо и еще раз направо. А там – перегородка, которая кажется стеной, но на самом деле – фанерная. Постучишь по ней условным сигналом.
Но направо и еще раз направо не было никакой фальшстенки. Имелась крашеная, кирпичная, и по ней стучи, не стучи – отдается лишь глухой каменный, а никак не звонкий фанерный стук.
Что же делать?
Половина восьмого. В репродукторе донеслась команда: «Готовность – пять минут».
Вари не было.
Петренко оставалось действовать самостоятельно.
Он вышел из своего убежища. Надо, чтобы глаза привыкли к свету. Тусклому – лишь пара запыленных лампочек где-то далеко наверху, – но все-таки.
Пистолет он положил во внутренний карман пиджака.
Зарядить гранатомет требовалось прямо здесь. Дальше не будет возможности. Но согласно наставлению по боевому применению, это должны делать двое: первый номер и второй. Но сумеет и один, хоть никогда не пробовал. Собрал гранату. Снял защитные колпачки с обеих концов трубы.