– Подожди, – попыталась остановить его я.
– Знаю, что несправедливо втягивать тебя в еще одну дурную историю. Несправедливо вынуждать переживать последствия. Не стоило к тебе вообще приближаться, но я сорвался в тот вечер и подошел. Я не святой и не выплавлен из металла…
– Ноэль, стой! Ты говоришь на диалекте!
Замолчал, посмотрел недоуменно. Он перешел на шай-эрский с таким неожиданно сильным акцентом, который называть самобытным было бы большой лестью:
– Если захочешь, мы съездим в Норсент и ты увидишь, как я жил до тебя. Что мне еще сделать? Хочешь остаться друзьями? Я согласен, давай так и поступим, но у меня больше нет сил наблюдать за тобой со стороны.
– На самом деле я не хочу быть друзьями.
– Нет? – меняясь в лице, он вновь перешел на диалект.
– Нет.
Отойдя на пару шагов, он растерянно взлохматил влажные волосы. Огляделся вокруг, словно ища ответы в выросших на мостовых сугробах.
– То есть это конец, Чарли?
– В смысле – конец?!
Впервые в жизни меня напугало обычное слово, но в свое оправдание скажу, что в нем не содержалось ни одного позитивного звука. Даже на языке перекатывалось противно! Тут-то и стало ясно, что, в кои веки пожелав быть честной с собой и миром, я ляпнула какую-то страшную глупость.
– Я пытаюсь сказать… Мне кажется… я люблю тебя.
Глава 6
Жизнь по-взрослому
Слова о любви, когда их не ждут, звучат особенно неуклюжими и лишними, но признание уже вырвалось, проглотить его обратно было невозможно. Ноэль молчал и, верно, пытался вернуть дар речи. Пожалуй, такой длинной паузы не пережил бы ни один театральный спектакль, да и я перенесла исключительно из-за шока.
– Что? – наконец со вкрадчивой интонацией переспросил он.
– Люблю тебя… я…
Какое паршивое чувство: осознавать, что уже переживала нечто подобное, и помнить, каким чудовищным унижением закончился тот давешний разговор в летнем саду.
– Кажется? Не совсем точно? – уточнил северянин, словно пытался продраться через дебри шай-эрского языка, где фраза «да нет, не знаю» считалась вполне себе жизнеспособной.
– Как можно влюбиться не совсем точно? – в свою очередь озадачилась я.
– Ты права… Невозможно!
Ноэль подошел стремительно, теплые ладони обняли мои холодные щеки. На секунду заглянул в лицо. Поцелуй под крупным снегом, кружившимся кружевными хлопьями, был влажным и долгим, с раскрытым ртом.
– Люблю тебя, – проговорил Коэн, сжимая меня крепко и как будто отчаянно. – Сильно. И это точно.
По дороге в пансион разговаривать оказалось некогда. Едва мы нашли нового извозчика и утонули в темноте ледяного салона, как все мысли из головы выбило ласками, поцелуями, неясным шепотом. Сначала сели чопорно, друг напротив друг. Карета тронулась, а в следующий момент я обнаружила себя на коленях у Ноэля. Возле пансиона из экипажа вывалилась на слабых ногах, как будто хмельная, с растрепанными волосами и в измятой одежде. Чуть не забыла портфель с учебниками, и северянину пришлось вновь догонять карету и лезть в салон.
В особняке светились только окна в гостиной, где лампы не тушили даже на ночь, и в апартаментах у мадам Прудо на третьем этаже.
– Поднимешься? – спросила я, кивнув на входную дверь.
– У тебя не будет неприятностей?
– Но мы ведь никому не скажем.
Девчонки все время кого-нибудь втихомолку приводили. Однажды у Олеандры пару дней жил друг детства. Если бы он случайно не столкнулся в коридоре с горничной, никто не узнал бы. Олли тогда чуть не выставили за дурное поведение, но все закончилось благополучно.
Ни в холле, ни на лестнице нам никто не встретился – первый этаж пустовал. Было некому считать, сколько пар ног шагают по лестнице, но поднимались мы очень тихо, не произнося ни слова, словно шпионы на задании его королевского величества.
– Проходи, – открыв дверь ключом, пригласила я.
Зажглась лампа. С гардины сорвался домовик в личине летучей мыши, врезался в кроватный столбик и взорвался серым дымком.
– Домовик здесь с причудой, – пробормотала я.
Ноэль пристроил на кресло мой портфель и, стягивая с шеи шарф, с интересом огляделся.
– Там есть кое-что выпить, – махнула я рукой в сторону широкого каменного подоконника, где стоял поднос с кувшином воды и нетронутыми бутылками, принесенными Зои. – Бокалов, правда, нет, только чашки. И располагайся… где хочешь.
Взгляд упал в сторону секретера. С утра горничная убиралась и вытряхнула мусор из корзины под столом. Было бы неловко, узнай Ноэль, что я без зазрения совести выбросила его подарок.
– Мне надо на минуту в ванную.
Сняв пальто, он аккуратно перекинул его через спинку кресла.
– Не торопись.
Если бы в Шай-Эре устраивали соревнования между девушками на скоростное переодевание, мне достался бы главный приз и самая горячая ненависть конкуренток. Никогда я еще не меняла форменное платье с такой потрясающей скоростью. Правда, проворность стоила зацепившихся за пуговицу и выдранных волос, а еще отбитого о дверцу раковины колена. В общем, почти бесплатно, учитывая, что кто-нибудь особенно неуклюжий мог рухнуть в ванну и свернуть шею. Быстро собрав спутанные волосы, я выглянула в спальню.
Ноэль разводил огонь в камине. От открытой ладони струился полупрозрачный поток света, словно плавящего воздух, а по поленьям уже танцевали язычки белесого магического пламени. В отличие от обычного огня, оно не сразу съедало дерево. Сначала долго его точило, позволяло комнате согреться, напитаться теплом, но потом поглощало мгновенно, в один присест, не оставляя ни головешек, ни пепла.
Северянин повернулся ко мне, взгляд прошелся от макушки до носов… тяжелых зимних башмаков с каблуками, торчащих из-под подола платья.
– Кхм… Сейчас еще раз вернусь!
Я втянулась обратно в ванную комнату, с грохотом скинула ботинки и сунула ноги в домашние туфли. Потом все-таки аккуратно повернула обувь носами к стене, чтобы не порадовать вредного домовика и не остаться без нее.
В спальне вовсю горел камин. Ноэль стоял возле секретера и листал «Воины света». Обнаружить книгу в комнате я не ожидала и несколько напряглась. Видимо, горничная решила, что новый том случайно упал в корзину, и положила его к другим учебникам. Надо обязательно ее поблагодарить.
– Не против? – Северянин кивнул на томик в своих руках.
– Его ведь подарил ты.
– Мой дед перевел «Воинов света» с первородного на королевский диалект. Он называет трактат делом всей своей жизни, – вдруг признался Ноэль. – Мать обожала эту книгу, дед обожал эту книгу, и друг друга они тоже любили. Дед плохо принял тот факт, что выжил только старший сын человека, которого он всю жизнь ненавидел.