Татьяна Семеновна поклонилась мужу, поймала его улыбку, едва заметную между густых усов и холеной бороды, и пошла прочь без возражений.
Некоторое время спустя в горницу, где сидел Кузьма Минич, ввели человека. Был он высок, статен; сняв шапку, перекрестился на образа, и Кузьма Минич удивился — у него были длинные седые волосы, которые вольно разметались по плечам и по спине, борода же с усами — черные, и лицо — не так чтобы вовсе молодое, но и не старое; по лицу этому человеку можно было дать лет тридцать пять, и никак не более сорока.
— Мир дому сему, — сказал ночной гость и поклонился Кузьме Миничу. — Благодарствую, что не побоялся принять и выслушать. Я в Нижнем не первый день — по приказу князя. Велел разобраться, что тут у вас деется.
— Ни с того ни с сего? — буркнул Кузьма Минич.
— Ваши гонцы не уговорили его возглавить новгородских ратников. Ты уж мне поверь — рана ему все еще покоя не дает. На больную ногу едва ступает. Но душа у него… душа после тяжких ран уже ожила. Велел мне поглядеть, что у вас тут. Я не первый день в Нижнем, про тебя много доброго слыхал. Потому к тебе и пришел.
— А ты кто таков? И отчего мне тут про князя рассказываешь? — прямо спросил Кузьма Минич.
— Оттого и рассказываю — что, статочно, на вас вся надежда.
— Имя-то свое назови. И прозванье. И чин.
— Прозванье мне — Чекмай. Так меня князь издавна зовет. Чин — исполняю те его поручения, о которых в столбцах не пишут, а коли пишут, то примерно так: и что твоей милостью было велено, все то исполнено. Коли хочешь — вели позвать отца Онуфрия или отца Марка. Они подтвердят — я при беседе был и князя чуть ли не с саблей наголо охранял. Можешь до их прихода меня хоть в чулане запереть, только поесть дай.
— Говоришь — они тебя признают?
— Рожа, вишь, у меня приметная.
— Уж точно, что приметная. Нарочно космы отрастил?
— А я обет дал — покуда поляков не прогоним, волосьев не стричь, — сказал Чекмай. — Теперь вот думаю — пора мне косы плести да в бабий волосник их прятать.
— Отчего?
— В хорошей драке эта грива — одна помеха.
Кузьма Минич с любопытством посмотрел на ночного гостя. Он уж видел — перед ним боец. Но доверия еще не было.
— Думал, Ляпунову с Заруцким их выгнать — раз плюнуть? И волосья отрасти не успеют?
Чекмай развел руками — промашка, мол, вышла.
— Вот образа. Молись, крестись, Господа в свидетели зови, сделай так, чтобы я тебе поверил!
Чекмай встал лицом к киоту. Медленно, четко перекрестился. Опустил взор, вновь поднял его, замер, словно окаменел. И Христос, и Богородица, и Никола-угодник, и святые бессребреники Косма и Дамиан, великие врачеватели и чудотворцы, и святой Мефодий, на русский лад — Нефед, покровитель старшего сына Кузьмы Минича, и святой Леонтий Триполийский, в честь кого крестили младшего сына, — все глядели на Чекмая строго, но обнадеживающе.
— Господь мне свидетель, и ты, Матушка-Богородица, и все святые, в том, что сказал правду и впредь буду правды держаться и за нее биться насмерть. А как иначе сказать — не ведаю.
— Да и я не ведаю… — Тут Кузьма Минич усмехнулся. — Ну, садись уж, что ли… Демид, ты тут пока стой, а ты, Олешка, поди скажи Марфе: хозяин велел на стол накрыть. Что там на поварне остыть не успело — пусть сюда тащит. Успенский пост на носу — надобно все скоромное подъесть, а тут и тебя Бог послал.
На поварне в доме мясника нашлись язык говяжий верченый, половина курицы с подливкой, запеченный бараний бок, край богатой, в шесть ярусов, кулебяки, а также вымя говяжье, несколько часов в печи томленое и оттого ставшее нежнее лебяжьего пуха. Были поданы на стол и каравай блинчатый, и горшок гречневой каши, и на скорую руку пряженые толстые оладьи с медом, а к ним — взвары и квас. Словом, и не видя Татьяны Семеновны, всякий бы сказал: хозяйка она отменная, в любое время суток может гостя принять.
Кузьма Минич, глядя, как гость расправляется с кулебякой, и себе взял кусок.
Поев, Чекмай расслабил пояс и вздохнул с облегчением.
— Проклятая кольчуга, — пожаловался он. — Кажется, так впечаталась — до старости следы останутся.
— Кого тебе в Нижнем бояться?
— Поименно не назову. А знаю, что сюда приезжали купцы из Вологды. Приезжали воду мутить. Так что у меня тут, может статься, и враги есть.
— Приезжали. Они и теперь тут есть, — подтвердил Кузьма Минич. — Ко мне никто не совался, а знаю, что их тут наше купечество привечает.
— То и плохо. Скажи, ходят ли у вас слухи, будто английский король — православной веры?
— Каких тут слухов не ходит! Сказывали, Маринка, вдова Расстриги, затеяла персидского шаха сюда позвать и чуть ли не к нему в гарем сорок пятой женой идти. Может, хочет его в католическую веру обратить?
— Замысел довольно безумен, так что может оказаться — она и впрямь что-то такое затевает. Разумных-то замыслов от нее ждать не приходится. А я про английского короля неспроста брякнул. Знаешь ли, что замыслили московские купцы вместе с английскими и вологодскими?
— Говори.
Кузьма Минич слушал внимательно, время от времени поглаживал бороду, собирая ее в кулак и снова отпуская на волю. Чекмай видел — мясник сильно обеспокоен.
— Так вот, ополчения, которое Ляпунов вел освобождать Москву, считай, больше нет. А наши англичане следят, что будет, вроде как паук, что посередке своей паутины сидит. Им нужны те торговые пути, которых им раньше, при царе Борисе да при царе Василии, не давали. Им нужны наши северные земли. Весь московский Английский двор в Вологду перебрался и оттуда вербует наше купечество, а оно и радо. Ему охота с Англией торговать и на том наживаться. А прочее… Ну да сам понимаешь. У них там уже вместо веры — выгода.
Кузьма Минич слушал очень внимательно, порой кивал, что означало: понял, недоволен, да правду знать нужно.
— Если сейчас на английские деньги будет собрано новое ополчение, да в помощь английский король пришлет ратных людей, деньги и оружие, если эта рать выгонит из Москвы поляков, то будет собран для видимости Земский собор. И приговорит — отдать Московское царство под руку английского короля, как, бишь, его… Это значит — английские купцы получат тут полную власть. Они станут хозяевами на севере, они получат дорогу в Персию и далее, их слово будет законом. А короля мы тут, может, и вовсе не увидим — пришлет кого-нибудь из своих дворян, велит слушаться, а мы что? Будем слушаться.
— Ну, теперь хоть ясно, почему я об этом впервые от тебя слышу. Если бы ко мне с этой затеей сунулись — зубов бы недосчитались. А так-то они скрытно тех, кто побогаче, уговаривали. Неужто все так скверно? — спросил Кузьма Минич.
— Московские князья да бояре послали тайную грамоту к английскому королю. Там они, видать, ему присягают, и в той грамоте — имена изменников. Я думал перехватить — не удалось. Зато я знаю, что английские ратные люди уже понемногу едут в Вологду.