До службы они сыграли трижды. Потом батюшка поспешил в ризницу, а Митька — на паперть, к Ивашке. Ивашка, получивший от него кости в подарок, уже не столь просил милостыню, сколь обыгрывал прихожан. Митька знал, что есть хитрые способы так бросать кости, что выпадут нужной стороной кубиков вверх, он только не думал, что Ивашка сам их изобретет.
Жители Козлены и тонкопряхи сбредались к церковным дверям. Многие уже приветствовали Митьку поклоном — как и он их. Но один прихожанин вовсе не обратил на него внимания.
Это был тот, к кому приезжали англичане, тот, кто всем заправлял на канатном дворе. Он сразу направился к пономарю.
— Слышь, Степанко, скажи там батюшке — хочу молебен отслужить. Во устроение дел раба Божия Бориса. Очень нужно.
— А что ты затеял? — спросил Степанко.
— Да не я! Хозяин мой когда еще велел ставить на дворе, в дальнем углу, новую избу, да поскорее. И чтоб изба была с печкой, и печка с трубой, не хуже, чем в тереме у боярина. И чтобы изба была велика. Денег дал… Кто ж знал, что надобно спешно? И еще пригрозил — коли к собору двенадцати апостолов не справлюсь, прогонит со двора в тычки.
— Ишь ты, и наши праздники он знает!
— Ох, он их уже лучше меня знает…
Митька сообразил: видимо, те английские ратные люди, которых следовало ждать, то ли уже в дороге, то ли даже в Архангельском остроге, если не в Холмогорах.
Стало быть, срочно требуется солома.
Возня с соломой позволяла наблюдать за тем, что творилось на канатном дворе. Но, поскольку ее для крыши требуется воз, то надобно позаботиться о лошади с телегой. Да и не только. Гнилую-то Митька исправно с крыши поскидал, а как крыть новой — еще не придумал.
Он почесал в затылке — и поспешил в Заречье. Там можно и насчет телеги сговориться, и найти старика, который навык крыши чинить.
— Думаешь, тебе на том свете зачтется? — спросил Глеб, имея в виду Митькину благотворительность.
— Да как-то я об этом и не думал, — признался Митька. У него и впрямь вылетело из головы, что новая крыша для Ивашкиной избенки — дело благое.
Ульянушка побежала к соседкам и вскоре вернулась: лошадь с телегой, да и возчиком заодно, можно хоть сейчас забирать и ехать за соломой, а вот знатока соломенных тонкостей придется малость подождать — он Архиповне крышу перекрывает.
— Поешь хоть как полагается, — сказала она Митьке. — У тебя ведь там, поди, как в Великий пост, — сухоядение.
— Да?.. — Митька несколько удивился. Он в еде был непривередлив, опять же — лето, можно обойтись без горячего.
— Мой руки да садись за стол, горюшко мое! А ты, Глебушка, тем временем сходи за лошадью. Тебе полезно прогуляться. Гляди, горб еще наживешь, над образами скорчившись. А горбатого я любить не стану!
Глеб усмехнулся — Ульянушкина бойкость ему нравилась.
— Где ты о лошади сговорилась?
— Выйдешь со двора, так, поворотя налево, третьи ворота. Там Стрельцовы живут, у них две лошади, Петруха Стрельцов извозом промышляет.
Вроде и не так давно Глеб с Ульянушкой поселились в Заречье и взяли к себе неприкаянного Митьку, а Ульянушка уже всех соседей знала и со всеми бабами дружилась.
Митька поел горячих серых щец, поблагодарил — и вдруг замер с разинутым ртом.
— Шахматные затеи на ум пришли? — предположила Ульянушка.
— Нет… за соломой ехать надобно… поскорее…
— Так сейчас Глеб с Петрухой тут будут. Куда спешить? Соломенные снопы никуда не денутся.
Митька вскочил.
— Взбесился ты, что ли? — удивилась Ульянушка.
А он и сам не знал, откуда вдруг взялась тревога.
Выскочив за ворота, он побежал навстречу телеге и велел Петрухе поторопиться.
— Ну, это уж как Бог даст, — сказал степенный и даже медлительный Петруха. — Коли на мосту полно народа, придется ждать.
Митька сел рядом с Петрухой и, помахав рукой Глебу, поехал к наплавному мосту. Река была довольно близко, и уже на подступах Митька понял, что Петруха прав — на каждом берегу скопилось десятка по два телег. Оставалось одно — ждать своей очереди. Но Митьку словно кто шилом в задницу колол — он соскочил наземь и пошел к мосту, проскакивая и протискиваясь мимо телег. Петруха видел, что связался с блаженным, но его нанял Глеб, а Глеб в своем уме, и потому Петруха решил подождать.
А меж тем на мосту поднялся ор. Митька смог разобрать, что баба в воду свалилась. Самой бабы он с берега разглядеть не мог, видел лишь, что течение поволокло ее вниз, голова то появлялась среди мелких волн, то исчезала. И странно было, что баба, которой грозит смерть, не вопит, не зовет на помощь. Другая странность — никто с моста не прыгнул в реку, чтобы спасти ее, а надо бы…
Митька побежал вдоль берега, высматривая хоть какую лодчонку. Как на грех, на Зареченском берегу их не случилось — лодки и лодочники были у пристаней, где разгружались струги, пришедшие из Холмогор. Тогда Митька, перекрестясь, полез в воду.
По летнему времени он ходил в лаптях, но разуваться времени не было. Прикинув, куда бабу несет, Митька поплыл наискосок. Она каким-то дивом держалась на воде и молчала. По-настоящему тонуть она стала, когда Митька был уже совсем близко.
Чтобы ухватить бабу за косы и вытащить на берег, Митька нырнул и сдернул с нее волосник. Потом он подтолкнул вверх безвольное тело и, держа косы одной рукой, другой как можно быстрее погреб к берегу. Ему удалось воспользоваться течением, и там, где Вологда поворачивала к югу, у самого Нижнего Дола, выбраться со своей утопленницей на берег.
В Митькиной жизни было много всяких любопытных случаев. Память, в которой помещалось множество шахматных игр, имела способность цеплять самые неожиданные вещи, нужные, а чаще — ненужные. Если бы некий ангел решил заглянуть в Митькину голову, то ужаснулся бы количеству разнообразных и упиханных туда как попало сведений.
— Слава те Господи! — сказал Митька и вытащил полумертвое тело на песок. Лишь тогда он посмотрел на лицо — и крепко задумался. Оно чем-то было знакомо…
Как большинство мужчин, Митька чистосердечно полагал, что бабий румянец, белизна лба и чернота бровей — природного свойства. Объяснялось это тем, что для бабы или девки выйти на люди не нарумяненной было совершенно неприлично. Даже Ульянушка, встав утром и умывшись, тут же хоть чуточку, а румянила щеки, хоть малость, а подводила угольком светлые бровки. Не раскрашивали лицо разве что старые инокини — насчет молодых никто бы не поручился…
Опыта семейной жизни, когда видишь жену не то что чисто вымытой, а даже и в бане, у Митьки не было. Конечно, без женщин он не обходился, были даже вдовушки, которым он спервоначалу нравился. Но обычной женщине было трудно понять, как мужчина может часами играть в шахматы, а необычные Митьке что-то не попадались.
Но смотреть на почти неживое лицо было некогда — следовало выгонять из бабьего тела воду. Митька, стоя на одном колене, втащил это тело на другое колено и приспособил кверху задом. После чего он принялся по-всякому трясти бабу, приподнимать и шмякать обратно. Ему доводилось видеть, как это проделывают с утопленниками, но сам он спасал человека впервые в жизни.