Вологодские заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Далия Трускиновская cтр.№ 56

Понятное дело, она не слышала, какими словами обменялись кумушка с кумом.

— Уж не полюбился ли ты ей? — спросила кумушка.

— Вот уж чего недоставало, — ответил кум. — Но ты туда не ходи. Довольно того, что я там шляюсь, анисимовских гостей выглядываю. Идем, не то весь торг разбежится и лавки позакрываются.

— А я могла бы…

— Глеб меня удавит, коли я тебя туда пущу. И, сдается, правильно сделает. Куда Митька запропал?

— Он дорогу домой знает…

Ефимья влезла в колымагу разом с Акулиной.

— Не видали там старухи никакой Степановны, — сказала Акулина. — Да и пора домой возвращаться. Завтра ты, Настасьица, одна в Нижний посад поедешь. Вдругорядь Артемий Кузьмич жену не отпустит.

Ефимья вздохнула. Но, когда Акулина, умащиваясь на сиденье поудобнее, отвернулась — показала ей длинный язык.

— Корнило, домой! — крикнула Акулина.

Ефимья, понимая, что нескоро опять выберется на прогулку, прильнула к окошку. Прохожие могли видеть двух нарядных нарумяненных женщин, кто-то присвистнул, кто-то крикнул: «Ай, хороши!»

А один остался стоять, как вкопанный.

Но глядел он не на красавицу Ефимью, а на ту, что рядом с ней.

Конечно же, его не заметили…

Едучи домой, Настасья и Ефимья тайно за руки держались. И сладко им было оттого, что есть у них тайна — не столь бабья, сколь девичья, что вдруг полюбились им статные молодцы. И можно будет ночью, когда все уснут, о них тихонько шептаться, замыслы строить.

Ни у одной, ни у другой не было истинного девичества, обеих рано отдали замуж, и Настасью — за человека, который хотя бы некую привязанность вызвал, а Ефимью — за нелюбимого, а на первых порах — и страшного…

Дома они стали выгружать свои покупки, оделять детей лакомствами, позвали бахарку Голендуху, послушали сказку про Финиста — ясна сокола, и опять переглядывались, и радовались тому, что у каждой теперь есть свой Финист.

Им принесли с поварни ужин, девки накрыли стол, а потом пришел человек от Артемия Кузьмича.

— Хозяин жену к себе зовет, — сказал он Акулине.

Это означало — за несколько часов на приволье придется, как всегда, благодарить и платить ласками.

Ефимья ни слова не сказала. И Настасья прекрасно поняла ее молчание: ну, что тут скажешь? Когда пал на душу один, а покорное тело приходится отдавать другому? И очень ей не понравилось, как Ефимья сдвинула подведенные брови. Что-то у красавицы, видать, было на уме, а что — поди разбери.

Потом, уже в постели, Настасья разрыдалась. Она плакала обо всем сразу: от сына не было ни единой весточки, подружка единственная должна покоряться нелюбимому, Никита Юрьевич ни разу даже на Настасью не глянул…

Ефимья пришла рано утром — так рано, что все в ее нарядном тереме еще спали. Ей, видно, спать не хотелось — она вдруг занялась хозяйством, достала из коробов и стала разбирать детские вещицы: что уже не понадобится Оленушке, что — отдать Дарьице, что — перешить. Одежда Аксиньицы и Дарьицы лежала в отдельном коробе, туда Ефимья кидала то, что родной дочери не требуется. После этого Ефимья, никого не разбудив, взяла чистую рубаху, новые ичедыги ^[13] и побежала переходами к мыльне, куда первым отправился Артемий Кузьмич. Мыльня после супружеских ласк была делом непременным — Анисимов мог в пост полакомиться пирогом с зайчатиной, мог пропустить три-четыре воскресные службы подряд, но правило хождения в мыльню соблюдал свято и жену к тому приучил.

Потом проснулась Акулина, разбудила девок, Фроську с Глашкой и Васенку, потом — Тимофеевну и казначею Татьяну, последними — детей. Всех она поставила на колени перед образами, чтобы вычитать утреннее правило. Пока молились, снизу пришли мовница Парашка и бахарка Голендуха; Парашка хотела забрать рубахи и прочее, подлежавшее стирке, Голендуха — повеселить деток, после утренней трапезы взять их на крылечко, усадить на лавочку с рукодельем и сказки им сказывать.

Настасья все время поглядывала на Ефимью, та была мрачна, неразговорчива. Потом Акулину вызвали к хозяину, и вскоре она вернулась.

— Настасьюшка, собирайся, поедешь искать Авдотью с дочками. С тобой Татьяна поедет, Васенку возьмите — будет на посылках, — сказала Акулина. — Корнило уж закладывает колымагу. Весь день будете искать, вечером — по всем ближним церквам. Где-то же она есть! Как бы ни пряталась, а в церковь придет. За деток не бойся, будут присмотрены.

— А я и не боюсь, — тихо ответила Настасья.

Весь день она разъезжала в колымаге по людным местам и в конце концов поняла, что завидовать женщинам, имеющим такую возможность, не стоит: ухабы и колдобины, которых в Вологде было изрядно, чуть из нее всю душу не вытрясли.

Вечером Ефимья шепнула ей:

— Ты, свет, как все уснут, прокрадись ко мне…

В Ефимьиной опочивальне спала Оленушка, при ней на лавке — Тимофеевна, а на полу, на войлоке, — одна из девок. У Оленушки сон был крепок; Тимофеевна, весь день присматривая за тремя бойкими девочками, норовящими сбежать с крыльца, утомилась и даже похрапывала; девки помогали Парашке развешивать белье на дворе, набегались с ушатами, полными мокрых простынь и прочей тряпичной казны.

— Сюда, живо… — Ефимья впустила Настасью под беличье одеяльце. — Он тебе не попадался?

— Нет, я уж глядела, глядела…

— Увидишь — что хошь делай, а перемолвись с ним словечком.

— Да как? Что я ему скажу?..

— Тише, тише… Скажи — есть богатая женка, которой он приглянулся. Скажи — ничего для него не пожалеет…

— Ох, Ефимьюшка… А как твой прознает?..

— Не догонит!

Это показалось Настасье странным, но уточнять она не стала.

— Вот — скажи, сама дала перстенек с руки…

В ладони у Настасьи оказался перстень с лалом.

— Скажу…

— Скажи еще — за мной строго смотрят, у себя не приму, а пусть скажет, куда прийти…

— Господи, Ефимьюшка…

— Делай, как велю! Сил моих больше нет…

Отговаривать Ефимью от опасной затеи Настасья побоялась — видела, что подружка малость не в себе.

— Так как же ты отсюда выйдешь и потом вернешься? У вас цепные кобели — как волки…

— Про то не беспокойся.

Ефимья тихонько засмеялась, и Настасье стало страшно — подружка замыслила настоящий побег. А в том, что тот молодец — очи соколиные, брови соболиные, — примет ее, сделает своей и увезет прочь из постылой Вологды, она даже не сомневалась. И то — можно ли не полюбить такую красавицу? Его настоячивый взгляд прямо говорил об этом.