— Молятся за воеводу, чтобы ему скорее Москву взять, — ответил Мартьян Петрович. — А говорят так: хотя Ивашка Заруцкий и привел своих казаков, да веры ему нет, и даже ежели ратники Ляпунова и Заруцкого возьмут Москву — тут-то и начнется потеха. Знаешь ведь, за кого стоит Заруцкий.
— За Маринку.
— За Маринку, которая, все помнят, венчалась на царство. А она нам не надобна. Маринка снова поляков приведет с их польскими попами.
— Сказывали, сынишка ее в православие крещен, — заметил Артемий Кузьмич.
— Может, и так, я у купели не стоял. Но, знаешь ли, два медведя в одной берлоге не уживутся. Тем, кто за Ляпунова с Пожарским, за православие, и тем, кто за Маринку с воренком и католических попов, в Москве тесно будет. Так умные люди говорили, когда я с Москвы съезжал, вот и Степан не даст соврать.
— Так я и думал… Но, братцы вы мои, не все так плохо, как вам сейчас кажется! — воскликнул Анисимов. — Наказал нас Господь, послал скорби нашему царству, но пока что мы, купечество, лишь деньги на ополчение потратили. Может, все еще к нашей пользе обернется. И деньги мы вернем себе с лихвой, коли будем умны.
— Как это? — чуть ли не хором спросили Гречишниковы.
— Когда медведи за медведицу дерутся, мешать им нельзя — как раз и тебя задерут. Надобно, чтобы они друг друга подрали, да и подохли. А медведица тому косолапому достанется, что взлез на сосну и оттуда на побоище глядел. Поняли?
— Кажись, поняли… — сказал Кузьма Петрович.
— Я Пожарского знаю, неподкупен и упорен до дурости. Присягал царю Василию — и никак от той присяги отстать не может. Так что, взяв Москву, он и Ляпунов не допустят, чтобы Заруцкий Маринку туда привез, и с воренком вместе. Тут-то медведи и сцепятся…
— Дело говоришь… — помолчав, сказал Мартьян Петрович. — Да только пока от той медвежьей драки предвижу для Москвы окончательное разорение, хоть домой не возвращайся.
— А хотел бы вернуться — чтобы все, как при покойном государе Борисе, и лавки богатые в Гостином дворе, и в боярских палатах ты желанный гость? Да что ты так уставился? Царь Борис был не дурак, только его Господь наказал, а за что — нам невдомек. Может, и впрямь велел убить бедного царевича Митеньку, а может, и нет — темное это дело…
Вошел подручный Андрюша, за ним благообразный отрок с подносом, на подносе четыре винных кубка, следом еще отрок, в новехонькой рубахе, с другим подносом, уставленным плошками.
— Для чего ему было младенца убивать? Младенец ему не мешал. У того Митеньки прав на престол не было, да и не знал никто тогда, что Ирина Годуновых сына государю Федору никогда не родит, — напомнил Кузьма Петрович. — Остался бы тот несчастный царевич жив — и не получили бы мы себе на головы самозванца, проклятого Расстригу. И не обморочил бы он нас!
— Да, смерть младенца Борису вовсе не была нужна. Он был умен, знал — его тут же и обвинят, — согласился Анисимов. — Семейко, Жданко, ставьте угощение на стол да и убирайтесь. Что там, Андрюша?
— Стол уж накрывают. Угощайтесь, не побрезгуйте. — Андрюша поклонился Гречишниковым в пояс.
— Вот мой самый верный человек, — сказал Артемий Кузьмич. — Дальняя родня, я его пригрел и к себе приблизил. Вы, братцы мои, его своей милостью не обделяйте. Он второй год вдовствует, женить его хочу. Слыхано, у вас младшая сестрица на выданье? Андрюша — моего покойного деда племянник по второй жене. Коли сговоримся — породнимся!
Предложение было неожиданное и очень лестное.
— Сестрицу мы привезли, — на правах старшего ответил Кузьма. — И ни с кем она пока не сговорена. Да только она у нас перестарочек, двадцать третий годок пошел. И прямо скажу, отчего жениха до сих пор не сыскалось, врать тебе не стану. Тоща больно, хворь у нее какая-то, сколь ни кормили — дородства не прибавляется, хоть убей. А свахи, сам знаешь, хитрые пошли — понимают, что к ним могут для смотрин другую девку вывести, как-то прознали про беду, на всю Москву растрезвонили.
— И точно, что беда, — согласился Анисимов. — Что, Андрюша, возьмешь тощую?
— С Божьей помощью откормим. Тоща она в девках, станет бабой, родит двух или трех — расцветет, похорошеет, — сказал Андрюша.
— Так что — по рукам?
Братья переглянулись.
— Ты ж ее не видел, и никто ее пока не видел, — за всех ответил Степан. — Присылай сваху, пусть поглядит…
— А чего глядеть, коли братья согласны? — весело спросил Артемий Кузьмич. — За приданым мы не гонимся, а с вами, братцы вы мои, породниться желаю. Так-то! Тебе чего, Епишка?
В светлицу заглянул маленький человечек, рыжий и с узкой долгой бороденкой.
— Гости прибыли, Артемий Кузьмич. Немчины, а следом за ними — Акишев с попом Митрофаном.
— Бегу, бегу! Сам должен встретить на крыльце! — воскликнул Анисимов. — Что мне чваниться, все и так мне цену знают!
Он неожиданно ловко вскочил, схватил кубок, выпил половину и чуть ли не побежкой удалился, Андрюша — следом.
— Вот те раз… — сказал братьям Кузьма Петрович. — Ну, стало быть, идем в столовую палату. Я тут уже бывал, знаю, как пройти. Ты что, Мартьянко?
— Знал ведь, что мы Танюшку не можем с рук сбыть, — тихо ответил Мартьян Петрович. — И что у нее кровь горлом порой идет — тоже, поди, знал. А вот зачем-то нужно ему с нами породниться…
— Хитер, — согласился Кузьма Петрович. — И разговор о Заруцком затеял неспроста. Пейте, братцы, а то нехорошо угощеньем брезговать.
— Он правду говорит, — добавил младший, Степан. — Заруцкий и наши воеводы передерутся, да так — пойдут клочки по закоулочкам.
— Стало быть, наш хозяин собрался половить рыбку в мутной воде, — сделал вывод Мартьян Петрович. — А что, Кузьма, ты тут уже давно, так не было ли раньше речи о нашей Татьяне?
— Сдается, он лишь теперь до этого додумался. Для чего-то мы ему нужны. И Акишев нужен — он при всех Акишеву денег дал на поновление Ильинской обители.
— И Ульянов… Голову на отсечение — это он сейчас прибыл, — сказал Мартьян Петрович.
Он оказался прав. Англичанин, как всегда — в русском платье, при нем еще один англичанин, не так бойко говоривший по-русски, но тоже в долгополом кафтане, и при них третий, того же роду-племени, и тоже одет так — от вологодского купца не отличишь. Этот русскую речь знал куда хуже, и Ульянов потихоньку перетолмачивал ему, о чем говорилось за столом, и подсказывал, как себя вести.
А речь шла о покойном царе Борисе, роду Годуновых. И о другом покойнике — государе Иване Васильевиче. Вспомнили, как он хотел жениться на племяннице английской королевы. Дело давнее, и тогда царская затея вызвала у всех недоумение, многие втихомолку посмеивались.
— Вот мы тут зубы скалим, а это было бы мудрое решение, — сказал Анисимов. — Союз между великими державами иначе не скрепишь. А был бы он сейчас так скреплен — многих бед удалось бы избежать.