Не меньше, чем все остальное, Эрни удивила ее манера езды. Он знал, что Сэнди питает отвращение к вождению. Но теперь она вела машину быстро, легко и умело — прежде такого за ней не замечалось.
Фей, которая сидела между ними, тоже почувствовала эти перемены и многозначительно посмотрела на Эрни, впечатленная поведением Сэнди за рулем.
А потом случилось кое-что неприятное.
Когда до мотеля оставалось меньше мили, интерес Эрни к изменениям, произошедшим с Сэнди, ослабел, на первый план вышло странное ощущение, впервые посетившее его 10 декабря, когда он возвращался из Элко с новыми световыми приборами, — будто его зовет к себе этот конкретный участок земли, в полумиле впереди, к югу от дороги. Будто здесь с ним когда-то случилось что-то странное. Как и тогда, это чувство было одновременно нелепым и всепоглощающим: странное влечение к чудодейственному месту, обычно характерное для снов.
Эрни встревожился, поскольку связывал особый магнетизм этого места с психическим расстройством, которое было причиной его разрушительного страха перед темнотой. Излечившись от никтофобии, он предполагал, что наряду с ужасом перед темнотой исчезнут и другие симптомы его временного психического нездоровья. Поэтому он счел это плохим знаком. Не хотелось и думать о том, как это повлияет на перспективы его окончательного исцеления.
Фей рассказывала Сэнди о рождественском утре, проведенном с внуками, та смеялась, но Эрни не слышал ни смеха, ни разговора. Они подъезжали все ближе к искомому месту, и его гипнотическое действие на Эрни усиливалось; он прищурился, глядя сквозь залитое солнцем лобовое стекло, предчувствуя, как и тогда, неминуемое откровение. Казалось, что приближается нечто монументально важное, и его охватили страх и трепет.
А когда они проезжали мимо этого притягательного места, Эрни понял, что машина стала ехать медленнее. Сэнди сбросила скорость до сорока миль в час — вполовину меньше той, которую держала от самого Элко. Едва Эрни осознал это, как машина снова начала ускоряться. Он посмотрел на Сэнди с опозданием, а потому не мог понять, была ли она тоже временно очарована этим участком пейзажа, — теперь она слушала Фей, смотрела на дорогу впереди, давила на газ. Но ему показалось, что на лице женщины появилось странное выражение. Теперь он изумленно смотрел на нее, спрашивая себя, как она могла проникнуться тем же таинственным и иррациональным очарованием перед ничем не примечательным куском земли.
— Хорошо вернуться домой, — сказала Фей, когда Сэнди включила правый поворотник и направила машину на полосу съезда.
Эрни смотрел на Сэнди, ища подтверждения того, что она сбросила скорость машины не случайно, а в ответ на нездешний зов, который доносился и до него. Но ее лицо было совершенно спокойным — никакого страха. Сэнди улыбалась. Вероятно, он ошибся, машина поехала медленнее по другой причине.
Еще раньше холод стал пробирать его до костей, а теперь, пока они ехали вверх по склону окружной дороги и сворачивали к мотелю, он почувствовал холодный пот на ладонях и на голове, под волосами.
Он посмотрел на часы, желая знать, сколько времени осталось до заката. Около пяти часов.
Что, если он боялся не темноты как таковой? Что, если он боялся конкретной темноты? Может быть, он быстро преодолел свою фобию в Милуоки, потому что там ночь почти не страшила его? Может быть, истинный глубинный страх порождался темнотой в долинах Невады? Может ли фобия иметь такую узкую направленность, такую локализацию?
Нет, конечно. И все же он посмотрел на часы.
Сэнди остановилась перед конторкой мотеля и, когда Блоки вылезли из машины и подошли к багажнику, обняла их обоих:
— Я рада, что вы вернулись. Скучала по вас обоим. А теперь, пожалуй, отправлюсь помогать Неду. Время ланча.
Эрни и Фей проводили ее взглядом, потом Фей сказала:
— Как думаешь, что такое с ней случилось?
— Черт меня побери, если я знаю, — ответил Эрни.
Пар от его дыхания клубился в морозном воздухе.
— Сначала я подумала, что она беременна. Но теперь так не думаю. Если бы она была беременна и радовалась этому, то просто сказала бы нам. Сияла бы от радости. Здесь что-то… другое.
Эрни взял два из четырех чемоданов, поставил их на землю, украдкой посмотрел на часы, достав сумки. До заката оставалось еще пять часов.
Фей вздохнула:
— Ну, не важно. Я очень рада за нее.
— И я тоже, — сказал Эрни, доставая остальной багаж.
— И я тоже, — сказала Фей, дружески передразнивая его, и подняла два самых легких чемодана. — Только не дури мне голову, я же тебя насквозь вижу. Я знаю: ты беспокоился за нее, как за собственную дочь. Я смотрела на тебя в аэропорту, когда ты только заметил эти перемены в Сэнди. Думала, твое сердце вот-вот растает.
Он пошел за ней с двумя чемоданами, теми, что были тяжелее.
— Есть медицинское название для такого бедствия, как таяние сердца?
— Конечно. Кардиоэмульсификация.
Он рассмеялся, хотя в животе завязывался узел. Фей всегда удавалось его рассмешить, особенно тогда, когда он больше всего в этом нуждался. Там, внутри, он обнимет ее, поцелует и сразу уведет наверх, где стоит кровать. Нет более надежного средства прогнать тревогу, которая появилась как черт из табакерки. Время, проведенное в постели с Фей, всегда было лучшим лекарством.
Она поставила чемоданы у дверей, достала ключи из кармана.
Когда стало ясно, что Эрни может поправиться очень быстро и им не надо проводить в Милуоки несколько месяцев, Фей решила не лететь домой и не искать управляющего. Они решили просто не открывать мотель до своего приезда. Теперь нужно было отпереть замок, включить обогреватель, стереть накопившуюся пыль.
Хлопот много… но для небольшого горизонтального танца время найдется, подумал Эрни с улыбкой.
Он стоял за спиной Фей, когда та вставляла ключ в дверь, а потому его жена, к счастью, не видела, как он дернулся и подпрыгнул от удивления: посреди яркого дня на них вдруг накатили сумерки. Нет, полной тьмы не наступило, просто большое облако закрыло солнце, уровень света упал не более чем на двадцать процентов. Но и этого оказалось достаточно, чтобы выбить его из колеи.
Он посмотрел на часы.
Он посмотрел на восток, откуда приходила ночь.
«Все будет в порядке, — подумал он. — Я вылечился».
На дороге: от Рино до округа Элко
После паранормального происшествия во вторник в доме Ломака, когда тысячи бумажных лун вышли на орбиту вокруг Доминика Корвейсиса, он несколько дней провел в Рино. Во время его прошлого путешествия из Рино в Маунтин-Вью он остался здесь на некоторое время, собирая материал для серии рассказов об азартных играх. Воссоздавая ту поездку, он провел в «самом большом маленьком городе в мире» среду, четверг и пятницу.
Доминик бродил из казино в казино, наблюдал за игроками. Он видел молодые пары, пенсионеров, хорошеньких молодых женщин, женщин средних лет в брюках в обтяжку и кардиганах, ковбоев с обветренными лицами — прямехонько с ранчо, пухлых богачей, прилетающих поразвлечься из дальних городов, секретарей, дальнобойщиков, менеджеров, докторов, бывших заключенных, полицейских, приехавших в свой выходной, темных личностей и мечтателей — беглецов из всех слоев общества, привлеченных надеждой и трепетом организованных азартных игр, несомненно самой демократичной индустрии на земле.