Смена закончилась в четыре часа. Д’жоржа поспешила вниз, в раздевалку, нажала на табельные часы, сняла рабочую одежду, надела обычную и выбежала на парковку для сотрудников с такой скоростью, какой позавидовал бы олимпийский чемпион.
Непредсказуемая погода пустыни не создавала праздничного настроения. Зима в Лас-Вегасе порой бывала холодной, с ветрами, которые пробирали до костей, а порой — такой теплой, что люди ходили в шортах и легких топах. В этом году конец декабря выдался теплым.
Грязный, потрепанный «шеветт» завелся всего с третьей попытки, что должно было улучшить ее настроение. Но, услышав, как скрежещет стартер и кашляет двигатель, она вспомнила глянцевый новый «бьюик»: его забрал Алан пятнадцать месяцев назад, когда бросил ее и Марси.
Алан Райкофф. Главная причина дурного настроения Д’жоржи — не сравнить ни с работой, ни с другими вещами, раздражавшими ее. Она отказалась от его фамилии, когда брак распался, вернула девичью — Монателла, — но не могла с такой же легкостью избавиться от воспоминаний о боли, которую он причинил ей и Марси.
Она выехала с парковки на улицу за отелем и попыталась не думать об Алане — безуспешно. Урод. Он улетел на неделю в Акапулько со своей нынешней подстилкой, пустоголовой блондинкой с невероятным именем Пеппер, и даже не потрудился оставить рождественский подарок для Марси. Что отвечать семилетней девочке, когда она спрашивает, почему папочка ничего не подарил ей на Рождество и даже не навестил ее?
Хотя Алан оставил Д’жорже кучу счетов, она сначала отказалась от алиментов, возненавидев бывшего мужа к тому моменту так сильно, что не хотела от него зависеть. Но когда она все же попыталась получить от него деньги на содержание дочери, ее ждало потрясение: Алан стал утверждать, что Марси не его ребенок и никакой ответственности за нее он не несет. Черт его побери. Д’жоржа вышла за него, когда ей было девятнадцать, а ему — двадцать четыре, и ни разу ему не изменила. Алан знал о ее верности, но возможность вести беспутную жизнь (ему был важен каждый доллар — деньги уходили на одежду, скоростные машины и женщин) оказалась для него важнее, чем репутация жены и счастье дочери. Чтобы избавить малютку Марси от унижения и боли, Д’жоржа освободила Алана от ответственности прежде, чем тот успел высказать свои грязные обвинения в зале суда.
Так она покончила с ним. Но не могла выкинуть его из головы.
Проезжая мимо молла на пересечении Мэриленд-паркуэй и Дезерт-Инн-роуд, Д’жоржа подумала о том, какой она была молодой, когда связала свою жизнь с Аланом: слишком молодой для замужества и слишком наивной, чтобы видеть его насквозь. Когда ей было девятнадцать, она считала его утонченным и обаятельным. На протяжении почти года их совместная жизнь казалась ей раем, но постепенно Д’жоржа начала прозревать, увидев его в истинном свете: неглубокий, тщеславный, ленивый, поразительно неразборчивый бабник.
Позапрошлым летом, когда их отношения стали совсем хрупкими, она попыталась спасти брак, тщательно спланировав совместный отдых. Проблема, казалось ей, отчасти состояла в том, что они слишком мало времени проводили вместе. Он тоже работал в отеле — крупье, ведущий партии в баккара, — но в другом, их рабочие смены часто не совпадали, спали они в разное время. Трехнедельная вылазка на машине — втроем, вместе с Марси, — казалась ей неплохим способом поправить испортившиеся отношения.
Все обернулось печально, но предсказуемо: из задумки ничего не получилось. После возвращения в Вегас Алан стал еще более распутным, чем прежде. Казалось, он вознамерился оттрахать всех, кто носит юбку, и сошел с ума на этой почве. Путешествие словно толкнуло его за край, потому что в количестве его одноразовых связей было что-то маниакальное, некое пугающее отчаяние. Три месяца спустя, в октябре, он бросил Д’жоржу и Марси.
Если в том путешествии и случилось что-то хорошее, то это была встреча с молодой женщиной-доктором, которая ехала через всю страну из Стэнфорда в Бостон, — первый в ее жизни отпуск, как она сказала. Д’жоржа запомнила имя: Джинджер Вайс. Хотя встреча их длилась не больше часа и стала единственной, Джинджер Вайс, сама о том не догадываясь, изменила жизнь Д’жоржи. Такая молодая, стройная, красивая, женственная — Д’жоржа никак не могла поверить, что Джинджер и вправду доктор, но та оказалась необычайно уверенной в себе и компетентной. За время их короткого общения Джинджер Вайс произвела на нее такое сильное впечатление, что пример доктора впоследствии мотивировал Д’жоржу. Она всегда думала о себе как о прирожденной официантке, не способной ни на что большее, но, когда Алан ушел из ее жизни, вспомнила доктора Вайс и решила сделать в жизни больше, чем раньше считала возможным.
В течение последних шести месяцев Д’жоржа слушала курс бизнес-менеджмента в университете Лас-Вегаса, втискивая лекции в свое и без того напряженное расписание. Она предполагала разделаться со счетами, которые оставил Алан, накопить некоторую сумму и открыть собственный бизнес: небольшой магазин одежды. Она составила подробный план, пересматривала и дополняла его, пока он не стал реальным, и теперь знала, что будет его придерживаться.
Жаль, что у нее никогда не будет возможности отблагодарить Джинджер Вайс. Конечно, та не оказала ей никакой любезности; дело было вовсе не в том, что сделала доктор Вайс, а в том, что она собой представляла. Как бы то ни было, перспективы Д’жоржи в ее двадцать семь выглядели лучше, чем когда-либо прежде.
Она свернула с Дезерт-инн-роуд на Поуни-драйв — улицу с комфортабельными домами позади «Бульвар-молл», — остановилась перед домом Кары Персагьян и вышла из машины. Она еще не дошла до входной двери, как та открылась и Марси понеслась в ее объятия с радостным криком: «Мама! Мама!» Д’жоржа наконец смогла выкинуть из головы свою работу, техасца, препирательства с распорядителем и предынфарктное состояние ее «шеветта». Она присела, обняла дочку. Когда ничто не было способно ее взбодрить, она могла рассчитывать на Марси.
— Мамочка, — спросила девочка, — у тебя был хороший день?
— Да, детка, хороший. От тебя пахнет арахисовым маслом.
— Печенье! Тетя Кара испекла печенье с арахисовым маслом. У меня тоже был хороший день. Мамочка, ты знаешь, почему слоны пришли… мм… почему они проделали такой долгий путь из Африки в эту страну? — Марси хихикнула. — Потому что у нас здесь были оркестры, а слоны очень любили танцевать. — Она снова захихикала. — Ужасно глупо, правда?
Даже делая скидку на материнскую предвзятость, Д’жоржа знала: Марси — чудный ребенок. От Д’жоржи та унаследовала темно-каштановые, почти черные волосы и смугловатый цвет кожи. Ее глаза поразительно контрастировали с остальной внешностью: глаза были не карими, материнскими, а голубыми, отцовскими.
Глаза Марси широко раскрылись.
— Ой, ма, ты знаешь, какой сегодня день?
— Конечно. Почти канун Рождества.
— Еще не совсем, но скоро наступит. Когда стемнеет. Тетя Кара даст нам печенье, чтобы взять домой. Знаешь, Санта уже покинул Северный полюс и начал спускаться в дома по каминным трубам, но пока, конечно, в других частях света, там, где уже темно, а не в наши трубы. Тетя Кара говорит, я так плохо себя вела весь год, что получу в подарок только ожерелье из угля, но она просто дразнится. Правда, она дразнится, мама?