Нет, особого ума и тем более хитрости в нем нет. Не мог же он так поумнеть за несколько лет!
Кройц немного успокоился. В конце концов, что еще делать, как не хлопать незваного друга по плечу, хохотать и качаться на скамейке вперед-назад, будто под ними не усыпанный соломой дощатый пол «Последнего эре», а палуба фрегата «Фадернеланд».
— А кто тебе губу расквасил? Не губа, а свинячье ухо. Как у того, помнишь? В кубрике…
— Понимаешь, какая-то стерва грабли оставила в темноте. А говоришь, память отшибло. Все ты, шельма, помнишь… приятно поговорить.
В конце концов трактирщик их выставил. Они постояли, покачиваясь, во дворе, пока Кройц произносил заготовленную речь: как хорошо, что я тебя встретил, надо бы не терять друг друга из виду. Но Кардель опять положил руку ему на шею.
— Ну нет, брат. Рано. У меня дома и пива, и перегонного — залейся. И хлеб ржаной, с голоду не помрем. Ночь-то еще в колыбельке. Кстати, расскажешь, с какого перепугу затонул «Риксенс Стендер».
Даже мало что соображая от выпитого, Кройц обратил внимание, что идут они не к Слюссену, не к Скорняжному переулку в Городе между мостами, где живет Кардель, а в гору, к церкви Катарины. Чуть было не проговорился: хотел спросить, почему они двинулись в обратном направлении. Откуда ему знать, где живет Кардель, если он его еле узнал?
— А это далеко? У меня уже руки-ноги не шевелятся. Старый стал… да и пьяный в соплю.
— С чего бы — далеко? Близко. А в случае чего — переночуешь. Койка найдется. Я уже года три как снимаю комнатушку в Катарине.
Кройц поднял голову и посмотрел на пронзивший ночное небо торжественный шпиль Катарины.
— Тут спокойно, — продолжил Кардель. — А в Городе между мостами — шум такой, что не уснешь. Что днем, что ночью.
Кройц отвернулся, чтобы не выдать себя случайным взглядом. Ложь очевидна, но как его уличить? В извечной игре кошки с мышкой он оказался в роли мышки. Одна надежда — Кардель чего-то не знает. Что-то знает, а чего-то не знает. Если знает все, шансов мало, а если не все — можно выбрать момент и тоже выпустить когти. Но ясно и другое: Кардель не знает, что его раскусили.
Он добродушно рассмеялся.
— Ладно, ладно, веди. Даже русский не откажется от такого предложения.
— Русский-то? — Кардель захохотал. — Русский сам дорогу покажет.
Кройц начал рассказывать про битву под Ревелем, где шведы потеряли два линейных корабля — шведы сами подожгли «Риксенс Стендер», чтобы не достался врагу. Сам удивился собственному красноречию, хотя знал эту историю только понаслышке. Кардель провел его через калитку на погост церкви и остановился у только что вырытой могилы — могильщики даже лопаты не забрали, воткнуты в рыхлую кучу.
— Кройц… ты вспотел, как потаскуха на причастии.
— С какого рожна нас сюда принесло? А где выпивка?
— Выпивке свой черед, а койка, что я тебе обещал, — вот она. Землекопы, слава богу, и лопаты оставили, так что не убивайся уж так, подоткну тебя, как младенца. Тут-то тебе спокойней будет.
— Спятил?
Кардель поднял правую руку — в лунном свете между указательным и большим пальцами что-то блеснуло тусклым янтарным светом.
— Передний зуб. Нашел у себя на площадке. Такой же гнилой, как и остальные. Хочешь примерить? Глядишь, и подойдет к щербине у тебя во рту.
Кройц криво ухмыльнулся.
— Кончай, Юхан. Я, может, и однорукий, но пока не слепой. Ты же клешню с ножа не снимал, пока мы шли. Попробуй… сейчас самое время, потом будет поздно. Нет… не пойдет. Ты хоть вымыл его? Сучий выблядок, за ножом не следишь. Весь в грязи. Я чуть не помер после твоей царапины. Пасть открыть не мог. Столбняк, понимаешь. Тетанус, как один умный человек сказал. И поныне в себя не пришел, еле хожу. Ну ладно… цени мою доброту. Даю тебе еще один шанс.
Кройц опустил голову. Он и в самом деле сжимал рукоятку ножа так, что руку сводила судорога. Вытащил было, встретил мрачный взгляд Карделя и понял: проиграл. Сунул нож за пояс и поднял ладони в знак капитуляции.
— Так-то лучше. Можешь и жизнь сохранить, если повезет. Выбор есть. Ответь на мой вопрос. Ответишь — будешь жить. Нет — прыгаешь в эту яму, я работаю лопатой, и ты уносишь свою тайну на тот свет. Уж не знаю, кому она там нужна. Кто приказал меня убить? Имя заказчика. И не только имя. Адрес. Покажешь мне его дверь.
Кройц услышал странный звук, будто ветер воет в верхушках кладбищенских дубов, хотя никакого ветра и в помине не было — полный штиль. А может, мертвецы шепчут из-под земли, просят согреть их заледеневшие кости пока еще живым теплом. По ноге побежала горячая струя, и он почувствовал облегчение: раз обмочился, значит, жив пока. Жить оставалось все меньше, прожитых лет все больше, а предоставленный выбор настолько прост, что даже выбором не показался.
10
По календарю — осень, но иней уже посеребрил траву. Тихо Сетон с девушкой спустился на Корабельную набережную, где уже ждали дрожки. Вдоль причала, мимо Королевского дворца, мост через Стрёммен. Закутал в шерстяную накидку: не дай бог, замерзнет насмерть, так и не издав ни звука. На площади, где дома-близнецы, опера и дворец Софии Альбертины, не могут наглядеться друг на друга, велел свернуть к церкви Клары, чтобы избежать крутого подъема, и дальше, на Дроттнингсгатан. Там коляску начал бить озноб на мощеной крупным булыжником мостовой. Сетон положил руку девушке на плечо — вполне может вывалиться в ее-то состоянии. Довольно долго молчал — примеривался, как начать.
— Настало время для серьезного разговора. Твое имя Анна Стина Кнапп. В прошлом году твои дети-двойняшки получили приют в детском доме в Хорнсбергете. Этот превосходный детский приют создал не кто иной, как я. Детей твоих принял к себе после соглашения с неким Жаном Мишелем Карделем. Он попросил взять детей, я поставил условие — пусть немедленно прекратит меня преследовать. Я даже помню, как звали твоих детей — Майя и Карл. Оба погибли при пожаре, и не только они. Почти сто детей. От Хорнсбергета осталась разве что зола.
Выждал паузу — никакой реакции. Тот же пустой, неизвестно куда устремленный взгляд.
— Но есть и кое-что, чего ты не знаешь. В гибели детей виноват не кто иной, как Кардель. Кровь твоих близнецов на его руках.
Показался и холм обсерватории. Цель близка.
— Что ж… я много занимался благотворительностью. Например, был опекуном молодого дворянина, лишившегося родителей, Эрика Тре Русура. Эрик страдал душевным заболеванием: приступы ярости, о которых потом ничего не помнил. И один из таких припадков привел к тому, что он убил свою жену в брачную ночь. Я очень любил Эрика и не хотел, чтобы он предстал перед судом. Поместил его в госпиталь в Данвикене и платил большие деньги за лечение. К сожалению, состояние его ухудшилось, и врачи были вынуждены перевести юношу в скорбный дом — для безопасности. Как его собственной, так и окружающих. Мать девушки, его невесты, никак не хотела поверить, что юноша совершил такое страшное преступление, и попросила Карделя, а также его приятеля Эмиля Винге, найти, как она полагала, истинного убийцу. Кардель тут же начал подозревать меня. Почему? Я не сразу понял.