1795 - читать онлайн книгу. Автор: Никлас Натт-о-Даг cтр.№ 32

Стул для него не предусмотрен. Придется разговаривать стоя, как нерадивый ученик, вызванный к ректору за провинность.

Сидящий за столом человек в жилете лыс, малого роста, худой, с изрытым оспой лицом. Рукава рубахи закатаны, воротник расстегнут. С миной отвращения осмотрел посетителя с ног до головы. Башмаки не по ноге, грязное пальто, спутанная борода и нелепый парик.

Сетон не делал никаких попыток представить себя в более выгодном свете. Он прекрасно знал: не имеет значения. Выпрямился, гордо запрокинул голову и посмотрел хозяину дома в глаза.

— Тихо Сетон… — шелестящий, намеренно гнусавый голос. Даже не дал себе труда не показывать, насколько неуместен визит. — Падший герой. Я даже не мог вообразить, что вы когда-либо решитесь переступить порог моего дома.

— Болин… думаю, не надо напоминать: из братьев по ордену вы мне ближе всех.

— Этот комплимент — все, что вы можете предложить? Напрасно теряете и свое время, и мое. Лесть и фамильярность почитаю неуместными.

Демонстративно достал из кармана жилета часы, отщелкнул цепочку и положил на стол. На резонаторе деревянной столешницы тиканье показалось Сетону чуть не оглушительным.

— У вас пять минут. Советую поторопиться. Переходите к делу.

— Неблагоприятные обстоятельства поставили меня в весьма затруднительное положение. Такое может случиться с каждым, невзирая на должности и заслуги. Мы оба знаем, что эвмениды не всегда одобряли некоторые вольности, которые я…

Болин фыркнул так, что Сетон прервался.

— …которые я себе время от времени позволял, — заставил себя продолжить.

Болин фыркнул еще раз — очевидно, его позабавила недооценка Сетоном собственных подвигов. Открыл серебряную бонбоньерку с нюхательной солью — дал понять, что исходящий от Сетона запах затхлости и нечистот вовсе его не развлекает.

— И все же… тот дар, что я преподнес ордену прошлым летом, был задуман как жест примирения и уважения. И, возможно, был предложением вернуть взаимопонимание.

Болин побарабанил пальцами по столу — очевидно, вспомнил какой-то мотивчик.

— Короче… что вы хотите, Тихо?

— Я лишился всего доставшегося мне огромным трудом состояния. Те скромные деньги, что мне удалось сохранить, подошли к концу.

Бровь скептически поднялась.

— Что еще?

— Меня преследуют два охотничьих пса. Мне кажется, это у них уже приняло характер навязчивой идеи — никаких рациональных соображений. Возможно, и даже скорее всего, их кто-то поддерживает в доме Индебету.

Болин повернулся на стуле, снял ногу с мягкого пуфика и не без труда поднялся, опираясь на трость из слоновой кости. В чулках дохромал до застекленного куба и некоторое время взглядом знатока изучал причудливую игру рисунка и цвета на крыльях бабочек. Вздохнул и потер висок.

— Вот что интересно… понимаете ли вы сами, Тихо, почему вас возненавидели братья по ордену?

Немного отодвинулся в сторону и жестом пригласил Сетона подойти поближе.

— Посмотрите… вон там, второй ряд в середине. Видите? Две бабочки рядом…

— Один и тот же вид.

— Может показаться. Впрочем, дилетанту простительно. Да, разумеется, и та и другая — чешуекрылые. Питер Крамер привез их в Амстердам из Нового Света. Крамер был первым, кому пришло в голову сортировать чешуекрылых по системе нашего соотечественника, Карла Линнея. И когда Крамер начал их рассматривать с помощью волшебного прибора своего соотечественника Левенгука, обнаружил, что сходство между ними ограничивается только внешностью. Видите, вон та, правая… она специально приняла раскраску точно такую, как левая, — и знаете, почему? Потому что левая немыслимо горька на вкус, и птицы ею брезгуют. Как увидят белые пятнышки на ярко-оранжевом фоне — держатся подальше. А правая на вкус превосходна… Но не трогают и ее. Смотрят на наряд и заранее морщатся. — Болин улыбнулся; видно, представил себе сморщившуюся от отвращения птичку. — И всего-то сменила платье.

— Почему вы так уверены?

— Пока это всего лишь догадка, но у нее серьезные научные основания.

— Какие же?

Болин засмеялся, продемонстрировав неожиданно крепкие для его возраста зубы.

— Неужели непонятно? Я пробовал их на вкус. И ту, и другую. Разумеется, я не погружаюсь так уж глубоко в естественные науки, но простые сравнения мне вполне по плечу.

Он с трудом повернулся на больной ноге пошел к столу. Дал понять: дальнейшие расспросы его не интересуют.

— Ваша беда, Тихо, не в легкомыслии, не в эксцентричности ваших проделок. Ни даже в неумении, а возможно, и нежелании соблюдать принятую в ордене конспирацию. Господи, если бы в этом было дело, если бы такие мелочи принимались во внимание, наши ряды давно бы поредели. Залы бы отзывались пустым эхом на наши встречи. Нет-нет. Cosifan tutte ^[11]. Не в этом дело.

Болин остановился на полпути и сделал шаг по направлению к Сетону.

— Вы вовсе не один из нас, Тихо. Вы просто выглядите так, как вполне может выглядеть один из нас. И вы человек умный… не понимаю, как вы надеялись скрыть вашу сущность. Вы ищете наслаждений, да, но не там, где мы. Если бы вы могли сами себя видеть! А я — я не раз наблюдал за вами. В самый разгар вакханалии… не только я, почти все заметили: вам страшно! Ваше лицо искажено, даже не страхом — ужасом! Панталоны для вида спущены, повисший член в кулаке. Вы избегаете физической близости. Вы отнюдь не либертинист ^[12], Тихо. Вы не получаете радости от наслаждений. Подумайте сами: Город между мостами невелик, вся Швеция не намного больше, а газеты доходят даже с Бартелеми. Мы прекрасно знаем, что в ваших хвастливых рассказах правда, а что — ложь, к каким немыслимым преувеличениям вы прибегаете. И для нас, которые вас более или менее знают, эти басни никак не рифмуются с тем Тихо, которого мы видим. Нет, вы не почитатель Фрейи и Венеры, как мы, вы ничего не приносите в жертву этим замечательным богиням. У вас совсем иные помыслы. Тщетно вы пытались их скрыть, разыгрывали целые спектакли. Нет-нет, Тихо. К такому, как вы, доверия у нас нет.

Каждое слово для Сетона — как удар молотом в висок. Он молчит, потому что ответа у него нет. Сейчас главное — сдержаться.

Болин криво, почти сочувствующе, усмехнулся, подошел к окну и открыл.

— Воняет от вас, Тихо, как из сточной канавы. Как вам удалось достичь такого аромата? Сколько времени потребовалось? Месяц? Два? Нет, наверное, побольше…

Со страдальческой миной он втянул между сжатыми зубами воздух — видно, разбередил больную ногу.

Уже десятый год магистр ордена Эвменидов Ансельм Болин исполнял обязанности секретаря ордена Эвменидов, но сейчас, когда он собрался изложить сокровенную сущность тайного общества, его охватила непреодолимая, парализующая усталость. Возраст подобрался незаметно. Живешь и думаешь, что старость грозит только другим, а когда осознаешь ошибку, уже поздно. В юности он ощущал себя бессмертным — чувство, которое сейчас вспоминается с горькой усмешкой, а то и с раздражением, если не с презрением.