Он изрядно вымок, однако… однако ему снова повезло. Он был везуч, как сам дьявол.
Ах, как бы хотелось Бизанкуру, чтобы смертью младенца можно было насладиться не спеша!
Но времени у него не было. Летать он не умел, становиться невидимкой тоже. А фигура молодой женщины, прижимающей к себе ребенка и убегающей под дождем, была бы слишком приметной мишенью для множества глаз, если бы он захотел унести Бапото с собой и повеселиться с ним должным образом — так, как он любил… Поэтому все произошло быстро, слишком быстро для нечестивых помыслов Бизанкура. Шейка младенца была слишком хрупкой… И любой, кто додумался бы высунуть нос в такую странную непогоду и сунуть его в полумрак лачуги, увидел бы на диванчике мирно спящих женщину и ребенка.
«Все же, что за странные игры у этих, с позволения сказать, воинов света? — думал Жан-Жак, отплевываясь водой и пытаясь покинуть трущобы в обличье неприметного чернокожего парнишки в больших, не по размеру, пластиковых тапках. — Позволять рождаться апостолам в семьях тех, кому он там на хрен не нужен… И так паршиво их охранять».
Конечно, Камария проснется. И, конечно, проснувшись, она поймет, что натворила. Возможно, даже подумает, что каким-то образом она сама убила своего ребенка. Но что будет с ней самой, Бизанкуру было уже абсолютно все равно. И если кто-то из ЮНИСЕФ и спешил сейчас на помощь маленькому Бапото — да пусть даже кто-нибудь из Светлых собственной персоной! — он опоздал. Поистине, добро столь слабо, что ему не место здесь, в этой юдоли греха, где только что не стало добродетели Терпения…
Какой же он везунчик! Если вдуматься, это просто невероятно. Даже ограбление банка и то кажется замороченным по сравнению с его нынешним предприятием.
Нет, подумать только! Охранные печати, разные страны, разные обычаи и совершенно разные по характеру люди. И у каждого — У КАЖДОГО — своя червоточина. Прав Бельфегор, правы остальные его темные покровители. Слаб человек и грешен, и каждого из них можно подцепить на тот или иной крючок. А так называемые добродетели — это просто хорошо замаскированные слабости.
Вот не надо сейчас о свете души! Где будет этот свет, если перед носом человека помахать деньгами, искусить плотскими удовольствиями, нажать на клавишу тщеславия, припугнуть, улестить, тронуть струну гнева…
ГНЕВА!
Дикая и шальная мысль вдруг пришла в голову Бизанкуру, и он расхохотался. Что же это он так. Нет уж, если развлекаться, так по полной. Сейчас мы эту девочку разгневаем еще больше, а там посмотрим, что будет.
Он развернулся и пошлепал своими тапками по лужам назад, в ту сторону, что указала ему Камария, когда он спросил ее про Абу. Синие крыши. Конечно, он мог бы его и не найти. Но на его стороне была дьявольская удача.
Синие крыши оказались какими-то баннерами. А что, отличное укрытие для нищих… Его ухо уловило это имя. Может, конечно, это был другой Абу… Но нет — на нем была полосатая шапочка, лихо смятая на одно ухо. Обычный бездельник, каких везде полно. Жан-Жаку нужно было просто посмотреть на него, а дальнейшее было отработанным делом техники.
Соседи, которых допрашивали впоследствии, свидетельствовали, что темнокожий высокий парень в полосатой шапочке ворвался в дом Камарии Эбале и разбудил ее. Сама Камария с криками: «Ты убил моего мужа, а теперь и ребенка!» кинулась на него, но была отброшена. А затем этот высокий парень схватил кухонный нож Камарии и нанес ей несколько ударов, после чего бросил нож, выбежал из дома и необъяснимым образом исчез. А в доме окровавленной, но еще живой Камарии Бапото осталась растрепанная пачка долларов и ее мертвый ребенок со сломанной шеей.
Как же потешался Бизанкур, когда, завернув за угол, он принял свое истинное обличье и, не торопясь, покидал место ужасного действия. Так потешаться мог сам дьявол…
Конечно же полиция скоро возьмет ни о чем не подозревающего Абу. Конечно же Камария могла и наврать, и вовсе не он убил ее Даниэля. Конечно же она сама, возможно, не выживет после тех ран, что нанес ей Жан-Жак, но ему было абсолютно все равно.
Он свое взял, выполнил очередное задание и изрядно повеселился, хотя веселье это было грубым и не особо изысканным, наспех сработанным, в духе кадавра Фернана Пико.
Да, добродетель Терпения в лице Бапото Эбале довольно бесславно прекратила свое существование, но ведь, если вдуматься, терпения стало куда меньше и в жизни. Раздражение и гнев давно заменили его по всей Земле. Матери костерили дочерей, сыновья огрызались на отцов, в роддомах медсестры хамили роженицам, покупатели срывались на кассиршах, учителя ненавидели своих учеников, ученики отвечали тем же…
…И тут из лужи на него глянуло отражение высокой фигуры в белом. Жан-Жак де Бизанкур остановился как вкопанный и судорожно огляделся. Нет, рядом не было никого, и неизвестно, кто отражался там. Странным для отражения, слишком ясным пронзительным взглядом смотрел на него кто-то с водной глади. А в ушах француза, покидающего трущобы Кибера, отдавалось дробное стаккато, словно враз заработали тысячи маленьких секундомеров. Звук становился все громче и невыносимее, пока он, зажав руками уши, не побежал, сломя голову, прочь из трущоб, разбрызгивая лужи. Вид бегущего с криком молодого мужчины не удивил никого. Здесь еще и не такое видывали…
Глава 8
Гренландия, страна айсбергов, добродетель воздержания и высокие скулы
— Двое. Их осталось двое. Всего только двое, — повторял Бизанкур свою лихорадочную мантру, нервно смеясь.
Он сидел в ванне гостиничного номера, полной воды и ароматной пены. После посещения трущоб ему все время казалось, что его тело покрывает какой-то липкий налет.
Жан-Жак снова заметил, что время мчится галопом, а он становится все более нервозным. Казалось, с чего бы ему нервничать? Ведь двое — это не семеро, и развязка близка. У него не было и тени сомнения, что дьявольская удача его не покинет.
Но этот взгляд не давал покоя, он преследовал его повсюду, а не только на рассвете, перед самым пробуждением, встречал его на улицах, в гипермаркетах, в отражениях витрин и журнальных картинках. В отчаянии Бизанкур звал Бельфегора, тот глух был к его призывам. Жан-Жак даже пытался вспомнить слова заклинания, но вызвал в памяти только обрывки: «Вени, вени, вениас, Бельфегор!»
Это не помогло… Жан-Жак прекрасно знал, что Белла всегда являлась к нему и без вызова, но сейчас понимал, что отчего-то впал в немилость. Почему? Что он делал не так? Отчего ему так плохо, словно кто-то перемалывает его вместе с костями? С ним же заключили новый договор, и он делал все правильно. Он успешен, и более того — его ждет награда! Их осталось только двое из семерых! У него есть удача. И он достоин воссесть одесную от Князя Тьмы…
* * *
В Гренландии, в городе Маниитсок Жан-Жаку предстояло найти Йоханну, которой было всего семнадцать, а ее сыну Тагйулону (ну и имечки дают своим детям эти эскимосы) три месяца, и олицетворял он добродетель Аскезы и Воздержания. Стало быть, помочь ему мог Вельзевул, считающийся демоном чревоугодия. Йоханна же была юной матерью-одиночкой, что было там совсем не редкостью.