Взращивание масс - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Хоффманн cтр.№ 93

Как недолгое существование Парижской коммуны, так и ее кровавый разгром стали важным ориентиром для революционеров-марксистов. Сам Карл Маркс прославлял Коммуну в качестве «смелой поборницы освобождения труда» и заявлял, что «Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества» ^[891]. И Маркс, и Энгельс почерпнули уроки из истории Парижской коммуны, еще более укрепившись в концепции диктатуры пролетариата. Размышляя о Коммуне, Энгельс заключил, что «государство есть не что иное, как машина для подавления одного класса другим», и заявил: после победоносной пролетарской революции государство сохранится как «зло, которое по наследству передается пролетариату» и будет использоваться против врагов пролетариата «до тех пор, пока поколение, выросшее в новых, свободных общественных условиях, окажется в состоянии выкинуть вон весь этот хлам государственности» ^[892]. Последующие марксисты, в том числе Троцкий, тоже извлекли уроки из подавления Коммуны. Они подчеркивали, что революционерам необходим центральный аппарат, чтобы вести войну против капиталистов, подобно тому как капиталисты использовали свой государственный аппарат для подавления революционеров ^[893].

В царской России ссылка преступников и революционеров была давней традицией. С конца XVII века власти ссылали небольшие группы каторжников и политзаключенных в отдаленные регионы. Порой ссылка подразумевала принудительный труд. В 1827 году Михаил Сперанский, генерал-губернатор Сибири, ввел правила транспортировки каторжников и использования их труда. Он стремился превратить ссыльных в сельскохозяйственных колонистов, имея в виду долгосрочную цель интеграции Сибири в Российскую империю ^[894]. Подобно своим западноевропейским коллегам, царские чиновники XIX века тоже опасались революционного потенциала рабочих и старались во второй половине столетия регламентировать фабричный труд, а также выступать посредниками в трудовых конфликтах ^[895]. Русская либеральная интеллигенция тоже беспокоилась о низших классах, но придерживалась совершенно иных позиций. Стремясь улучшить положение угнетенных масс, либералы-интеллигенты вместе с тем опасались, что российская жизнь с ее политическим угнетением и экономической отсталостью способствует девиантному поведению и беспорядкам среди рабочих и крестьян. Таким образом, либералы считали, что в бедности, алкоголизме и преступности низших классов повинно самодержавие, но вместе с тем испытывали по отношению к массам смесь беспокойства и чувства вины ^[896].

В конце XIX — начале XX века российские социальные мыслители обратились к идее «защиты общества» — новому принципу карательной политики, который ввели в 1880-е годы Франц фон Лист и другие немецкие судебные реформаторы. В противовес классической теории сдерживания, этот подход предполагал, что наказание должно быть обусловлено не преступлением, а потенциальной опасностью преступника в будущем. Сторонники данного принципа призывали к пожизненному заключению неисправимых рецидивистов с целью защитить общество от преступности ^[897]. Концепция защиты общества приобрела влияние по всей Европе, включая такие страны, как Франция, где социальные мыслители в целом отвергли теории преступности, основанные на биологическом детерминизме. Российские криминологи и психологи тоже с энтузиазмом обсуждали эти идеи, выступая за продолжительную изоляцию некоторых преступников в целях защиты общества. В России эти идеи возобладали на фоне роста общественных беспорядков в начале века, кульминацией которых стала революция 1905 года ^[898].

Один русский криминолог утверждал, что морально испорченных преступников нужно не сурово наказывать, но просто изолировать, удаляя из повседневной жизни, чтобы защитить общество от их вредного влияния ^[899]. Другие соглашались и заботливо добавляли, что подобная изоляция необходима для блага самих преступников, поскольку защитит их от пагубного воздействия современного мира ^[900]. Криминолог А. А. Жижиленко рекомендовал учредить трудовые колонии, где можно было бы разместить опасных рецидивистов и, если удастся, вернуть их к честной жизни ^[901]. Таким образом, уже до революции принцип социального отсечения, или физической изоляции, тех, кто представлял угрозу обществу, вполне укоренился среди русских психологов и криминальных антропологов. Некоторые из них и в советское время продолжали играть важную роль, формулируя принципы карательной политики. Хотя было бы неверно винить в советском государственном насилии этих либеральных интеллигентов, их предписания по устранению отклонений указывают, что большевики были не единственными, кто желал обновить общество путем насильственного удаления испорченных людей.

Таким образом, к началу XX века идея устранения преступников и их изоляции от общества прочно укоренилась в среде западноевропейских и русских психологов и криминологов. Мало того, этот принцип социального отсечения все в большей степени казался применимым не только к отдельным личностям, но и к целым социальным слоям, представлявшимся угрозой обществу. Способы определения того, какие именно группы являются лишними, зависели от социальной статистики и классификации общества — от технологий, которые сами по себе помогали обосновать идею социального отсечения. Эти принципы и методы каталогизации общества впоследствии повлияли на образ мыслей советских криминологов и стали одной из основ советского отсекающего насилия.