Пока Хэнк жарил яичницу на походной плите, мы узнавали друг друга получше. Я спросил у него, почему он не боится торнадо. Когда утром я появился на пороге его дома, вид у него был довольно обеспокоенный, но когда я вошел, от его беспокойства и следа не осталось.
– Потому что не стоит бояться того, что не в силах контролировать. Если уж мать-природа решит повалить мой автобус, я с этим ничего не поделаю. Но я точно знаю, что услышу шторм до того, как он разразится, и успею забраться под автобус.
– А вас им не придавит?
– На этот вопрос у меня тот же ответ. Не стоит бояться того, с чем ничего не поделаешь.
– Значит, мысли о торнадо и ураганах вас совсем не пугают?
– Нет, подобное меня не пугает. Я с уважением отношусь к явлениям природы и их невероятной силе, но зачем их бояться? Страх парализует. Приходит время действовать, а ты не в силах. Это пострашнее, чем шторм.
После завтрака дождь утих, и я понял, что сегодня торнадо автобусу Хэнка не грозит. Встав со стула, я огляделся и спросил:
– Так что я могу для вас сделать?
– Видишь ли, я хотел, чтобы ты отмыл автобус снаружи, но теперь в этом нет никакого смысла. Надо дождаться сухой погоды и покрасить его, – Хэнк обвел глазами автобус. – Если честно, даже и не знаю, чем тебя занять.
– Может, я почищу вашу ванную? Не обижайтесь, но вчера вечером я заметил, что ей бы это не помешало.
Хэнк удивленно посмотрел на меня.
– Хочешь почистить мою ванную?
– Конечно. Я же должен что-то для вас сделать. – Разумеется, мне не хотелось ее оттирать, но я понимал, что я в долгу перед Хэнком, и это чувство было мне неприятно. Не дожидаясь ответа, я побрел в хвост автобуса. – Где у вас губки и чистящее средство?
– На нижней полке шкафа.
Когда я закончил, ванная сверкала. Я гордился своей работой и надеялся, что Хэнк ее оценит.
– Готово, – объявил я. Он обвел ванную взглядом и даже присвистнул.
– Ты отлично справился.
Решившись, я указал на фотографию, где он был с женщиной, и спросил:
– Кто это с вами?
Он долго молча смотрел на меня, наконец ответил:
– Может быть, однажды я тебе расскажу.
Я понял, что мой вопрос пробудил воспоминания, которых Хэнк не хотел, и пожалел, что задал его.
Я продолжил оттирать автобус изнутри, отмыл его целиком. К тому времени как я собрался уходить, дождь закончился и из-за туч показалось солнце. Он заплатил мне три доллара, как и обещал, и велел не отдавать родителям больше одного. В «Грейсонс Маркет» я на этот раз купил шесть банок собачьей еды и бутылку содовой за пятнадцать центов, и это обошлось мне в доллар сорок семь. Доллар ушел на съем, пятьдесят три цента – в банку на черный день. Теперь мои сбережения составляли восемьдесят четыре цента, и для мальчишки, которому и тринадцати не исполнилось, сумма была весьма внушительной.
На следующий день Хэнк попросил меня отчистить автобус снаружи, чтобы подготовить к покраске, хотя я сомневался, что на такое нужно тратить время и деньги. Вечером он дал мне еще пять долларов. Один я попытался вернуть обратно, потому что Хэнк накормил меня завтраком и обедом, но он не взял. Я сказал, что он платит мне слишком много. По пять долларов в день мальчишкам моего возраста в шестьдесят восьмом году не давали. Он ответил, что впереди у меня много дней, в которые он не станет платить мне так много, и дней, когда у него вообще не найдется для меня работы, поэтому сейчас я должен пользоваться случаем и планировать будущее.
В этот день в «Грейсонс» я взял только содовую, потому что собачьей еды мне пока хватало. Доллар семьдесят центов отдал родителям, в банку положил три доллара пятнадцать центов. Всего за пару дней я скопил больше четырех долларов.
По пути домой я зашел в ветлечебницу, поговорил с секретаршей. Она сказала, что доктор Келли, ветеринар, за десять долларов осмотрит Скелета, но за лекарства нужно будет заплатить отдельную сумму. Еще она сказала, что общество защиты животных оплатит прививки и кастрацию, если я сам не в состоянии. Это тоже была своего рода милостыня, но я решил, что могу ее принять, потому что она не для меня, а для Скелета. Я не был уверен, что хочу его кастрировать, но секретарша сказала, что, если я не соглашусь, общество защиты животных не станет платить за прививки. Дома я извинился перед Скелетом, хотя представления о том, что его ждет, он имел не больше, чем ветки, плывущие по реке.
В следующие несколько дней я умудрился скопить необходимые десять долларов. Мне пришлось оставить Скелета на ночь в клинике из-за операции, которую врач с учетом его состояния чуть не отказался делать. Секретарша сказала, что за лекарство я могу заплатить на следующий день. Я вновь как следует поработал на Хэнка и внес недостающую сумму, а Скелету надели на шею пластиковый конус, чтобы он не лизал швы. Я еще раз перед ним извинился.
Врач велел кормить Скелета дважды в день, пока он не поправится и не окрепнет. На следующий день мы с Хэнком начали красить автобус. Я понял, что вскоре поток денег прекратится, и стал размышлять, чем дальше буду платить за собачью еду.
К тому времени как мы закончили с автобусом, я скопил больше двадцати долларов. Как мне и говорили, собаки дорого обходятся, особенно истощенные.
Как ни странно, когда пришла пора прощаться, больше всего меня расстроила не потеря источника дохода, а само расставание с Хэнком. Мы любовались проделанной работой, и я спросил:
– А на завтра у вас совсем-совсем ничего для меня нет? – Слова чуть не застряли у меня в горле.
– Пока нет, – легко ответил Хэнк, как будто мой вопрос был совсем незначителен. – Ты же кое-что скопил, верно?
– Да, но… – Я уставился в землю.
– Но что? – спросил Хэнк. Я был не в силах продолжать. Я боялся сказать что-нибудь еще и расплакаться, и стыд прожигал меня до желудка. И все же сказал, молясь про себя, чтобы сдержать слезы:
– Меня волнуют не деньги.
– Не деньги? – судя по тону Хэнка, он не понимал, в чем дело. – А что же тогда?
– Я…ну, мне нравится с вами общаться. Вы ко мне лучше относитесь, чем мои предки.
Я почувствовал, как его взгляд согревает мои плечи, усиливая солнечное тепло. Немного помолчав, он сказал:
– Что? Думаешь, я не буду ждать тебя на чашечку кофе по утрам?
Я посмотрел на него и широко улыбнулся, радуясь, что он смог понять все, чего я по малолетству не сумел выразить. Но эти утренние чашечки кофе и стали началом больших неприятностей.
4
На следующее утро я рано вышел из дома и отправился к Хэнку на кофе, надеясь, что он все-таки придумает для меня работу, и волнуясь, что он пошутил насчет этого кофе и на мой стук в дверь ответит: «Чего? Снова ты?» Может быть, мои опасения не имели никаких оснований, но так работал мой мозг. Мне всегда казалось, что я всем мешаю, и только. Однако когда я постучал, он открыл мне дверь и улыбнулся.