– Мне нужно, чтобы ты говорил суду правду и ничего, кроме правды! Хэнк Питтман тебя домогался?
– Нет, сэр.
– Он склонял тебя к мерзостям?
– Нет, сэр.
– Ты намерен придерживаться этой… версии?
– Мне больше нечего сказать, – ответил я.
Я физически ощущал, что он сдался. Выдохнув, он сказал:
– Никаких больше вопросов.
Эти его слова прозвучали тише всего, что было сегодня сказано в этом зале.
Мистер Шелтон предупредил, что мистер Метц будет со мной груб. Так оно и вышло, хотя длилось совсем не столь долго, как я ожидал. Мистер Метц понимал, что если хочет добиться обвинения, он должен заставить меня изменить показания. В какой-то мере я задавался вопросом, а хотел ли он добиться обвинения, или ему просто поставили такую задачу и он сделал все, что мог. Не его вина, что его свидетели оказались надежными, как сломанные часы.
– Это последний свидетель защиты, ваша честь, – сказала миссис Шелтон. Она вновь улыбнулась мне, и я увидел в ее глазах слезы. Ей не требовалось говорить, что я отлично справился.
– Завтра мы начнем с завершающих аргументов, после чего попросим присяжных вынести приговор, – сообщил судья Франклин. Он предупредил присяжных, чтобы они не обсуждали дело между собой или с кем-то посторонним – это предупреждение обязательно звучало, хотя никто не собирался воспринимать его всерьез. Потом присяжные собрали вещи и ушли.
Завтра должна была решиться судьба Хэнка. Я молился про себя, чтобы мы смогли продраться сквозь все предрассудки присяжных. Я знал – если они порядочные люди, они все поймут. О том, что будет, если они не поймут, мне думать не хотелось.
23
Вернувшись домой, я съел на обед сэндвич с тунцом и ушел в свою комнату, где читал и ждал, когда родители уснут. Услышав, как они храпят, встал и пошел к Скелету – мне нужна была компания, и мог начаться дождь. Ветер хлестал деревья, вдалеке слышались раскаты грома. Я привел Скелета к себе в комнату, завел будильник на шесть.
Уснуть я не мог – был слишком взвинчен, и мысли перескакивали с одного события последних дней на другое, не давая мне спать. Я лежал, смотрел в потолок и гладил Скелета, пока за окном сверкали молнии, отбрасывая на стены моей комнаты призрачные тени.
Я представлял, как присяжные лежат в своих кроватях. Может быть, они тоже не могут заснуть? О чем они думают? Сколько из них уже приняли решение, сколько сочтут Хэнка виновным? Кто мучается нерешительностью? Кто готов согласиться с мнением большинства, лишь бы скорее с этим покончить? И каково мнение большинства?
Все эти вопросы и миллион других кружили в моей голове и мучили меня. Внезапно моя комната наполнилась хохочущими чудовищами. Они указывали на меня пальцами, безумно смеялись и подходили все ближе.
От громкого шума я сел в постели и вскрикнул. В комнате не было никого, кроме Скелета, который настороженно бдил, и я понял, что шум был громом, а чудовища – сном. Несмотря на все тревоги, мне все же удалось уснуть. Я вздохнул и немного расслабился, потому что ужас сна растворился в реальности, но на смену ему тут же пришел ужас ожидания завтрашнего дня. Страх пробрался даже в мой сон, чтобы не давать мне покоя и там.
Дождь все лил, и я подумал, каково было бы сейчас выйти на улицу с фонариком, найти несколько веток и бросить в бурный поток, чтобы посмотреть, сколько из них доберутся до подземных труб, ведущих к заливу. Каждый раз я задавался вопросом, что стало с теми ветками, которые проделали такой путь, не застряв в острове мусора, не слившись с препятствием, а обогнув его. Интересно, сколько мусора скопилось в трубах? Смогла ли хоть одна ветка доплыть до залива?
Когда мне было пять лет и я только начал играть в эту игру с ветками, я представлял себе, что они живые, что они понимают, куда плывут. Теперь мне было тринадцать, но я все же продолжал давать волю своему воображению. Это были всего лишь маленькие кусочки древесины, части чего-то большего, дерева или куста, но мне казалось гораздо интереснее воображать их живыми, думать, будто они делают выбор между кучей мусора и путешествием к Мексиканскому заливу. Вот почему я никогда не доставал их из груды палок и травы, когда они там застревали. Если они сами выбрали такой путь, то кто я такой, чтобы заставлять их двигаться дальше?
Встав с постели, я выключил будильник и натянул обрезанные джинсы, рубашку надевать не стал. Взял фонарик, позвал с собой Скелета. Дождь хлестал, и Скелет посмотрел на меня с удивлением, видимо, желая спросить, не спятил ли я.
– Пойдем пускать ветки, – сказал я, и Скелет вслед за мной вышел на улицу. Вода плескалась и катилась по асфальту, вдалеке сверкала молния, в нескольких милях грохотал гром.
Подняв несколько веток с мокрой земли, я бросил одну в воду и высветил лучом фонаря ее быстрый путь. На мгновение она чуть было не застряла в мусоре, но потом, будто передумав, закружила возле него.
Эта первая ветка добралась до канализации, проплыв около пятидесяти ярдов. Я улыбнулся, довольный результатом, и вновь побрел к истоку ручья, чтобы отправить в путь новую ветку.
В ту ночь я пустил в плавание штук двадцать, следя за каждой и подсчитывая, сколько из них добралось до водопада у стока. Их было четырнадцать. Может быть, мой рекорд. Точно я сказать не мог, потому что никогда раньше не вел счет, но мне казалось, что это много.
Небо начало светлеть. Нужно было отвести Скелета обратно во двор и переодеться в сухое. К тому времени, как я сварил себе кофе, дождь закончился, и последние тучи рассеялись. Я был измучен этой ночью, потому что проспал всего несколько минут, и то кошмарных, но сейчас мне было спокойнее.
Я вышел как раз вовремя. По дороге думал о том, как изменилась моя жизнь с тех пор, как я нашел Скелета. Конечно, не все перемены были к лучшему, но что уж там. Я сделал все возможное, чтобы спасти человека, ставшего моим лучшим другом, а Шелтоны – все возможное, чтобы убедить присяжных, что Хэнк невиновен, что он лишь жертва несправедливого преследования.
Теперь судьба Хэнка – а следовательно, и моя – была в руках двенадцати человек, которых мы впервые увидели лишь несколько дней назад.
В суд я пришел за час до начала. Проходя через вращающиеся двери, я, к своему удивлению, увидел, что явился вторым. На стуле сидел мистер Метц, спиной ко мне. Он повернулся на шум и увидел меня. На секунду наши глаза встретились, и внезапно он улыбнулся. За весь судебный процесс он не улыбался ни разу.
Я его побаивался, и, полагаю, он это понимал.
– Все хорошо, – сказал он мне. – Этап допроса окончен.
Я прошел по проходу и сел на свое место. Он повернулся ко мне и пробормотал:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Считаешь меня своим врагом.
Я кивнул.
– Но я тебе не враг.
– Он этого не делал. Клянусь, это правда.