— Ты и сам в это не веришь, — фыркнул Муландер. — Чтобы он «случайно» свалился с надувной лодки и заодно забрал с собой все свое снаряжение? Нет, о чем ты должен думать в данный момент, так это о своей собственной жизни. И, конечно, о жизни Сони. Не говоря уже о малышке Матильде.
— Если ты хоть пальцем тронешь одну из них, я тебе…
— Ты «что»? Скажи, я слушаю. Что ты сможешь сделать, когда окажешься в холодильнике и будешь ждать кремации? Как ты сможешь помешать мне немного повеселиться с ними? Поправь меня, если я ошибаюсь, но у Матильды, кажется, начали расти груди?
Фабиан попытался вырваться.
— И кстати, у нас еще есть Теодор, — продолжал Муландер. — Что с ним будет, когда он выйдет, а тебя нет? Если он вообще когда-нибудь выйдет из тюрьмы.
Но со связанными руками и нижней частью тела, которую он вообще не чувствовал, у него не было ни единого шанса.
— Или подожди, у меня есть идея. — Муландер поднял вверх палец. — На самом деле она не такая уж и глупая. И Соня, и Матильда верят в привидения, верно? Так что, возможно, ты сможешь им помочь из мира духов.
Фабиан внимательно посмотрел на Муландера, который рассмеялся своей шутке. Пожелтевшие зубы, которые сидели так плотно, что им едва хватало места. Усталость и какая-то одержимость во взгляде. Он явно праздновал свою победу.
Как он сюда попал? Как он мог позволить всему этому зайти так далеко, что единственным выбором, который у него оставался, было согласиться на любые требования Муландера.
— А что потом? — спросил он. — После того, как мы его арестуем. Что произойдет тогда?
— Я прямо ждал, когда ты задашь этот вопрос. — Муландер замолчал и кивнул, как будто ему нужно было очень тщательно подбирать слова. — Ты и сам почти озвучил это, — он скрестил руки на груди и вздохнул. — Все это не может продолжаться вечно. Я это тоже понимаю.
Фабиан хотел что-то сказать, но Муландер поднял руку, не давая ему даже открыть рот.
— Я точно знаю, о чем ты думаешь. О том, что я полностью потерял рассудок и не могу считаться не кем иным, кроме как абсолютно сумасшедшим. Но это не так. Совсем не так. Я полностью осознаю — то, что я сделал, неправильно и абсолютно отвратительно во всех отношениях. Это противоречит здравому смысле и всему тому, во что я когда-то верил.
— И все же ты просто позволил этому продолжаться, убийства совершались одно за другим.
— Да. — Муландер кивнул. — Как алкоголик, который не хочет пить, но ничего не может с собой поделать. Тогда я этого не понимал, но в тот момент, когда я вонзил нож в Эйнара, я заразился чем-то более сильным и вызывающим зависимость, чем все известные мне препараты. И лучший и, вероятно, единственный способ очиститься и избавиться от этого яда — это быть арестованным и понести наказание, каким бы оно ни было. Я полностью готов к тому, что это будет пожизненный срок.
— Так почему бы тебе не сдаться прямо сейчас и не предоставить нам доступ к уликам?
Муландер кивнул.
— Конечно, я мог бы это сделать. И с твоей точки зрения, нет ничего, что говорит против этого. Но дело в том, что я не хочу. Как я уже говорил, я слишком много вложил в это расследование, чтобы попрощаться с ним сейчас, когда мы уже на финишной прямой. — Он присел на корточки, наклонился вперед и оперся о ноги Фабиана. — Не знаю, осознаешь ли ты это, но наше расследование одно на миллион. Оно гораздо круче всех остальных, и когда мы расскажем в СМИ о том, что все эти дела на самом деле связаны между собой, это вызовет невероятный фурор. Обещаю, об этом будут написаны книги. Диссертации. Будут сняты фильмы. Нет предела тому, какой интерес вызовет это дело.
— Это интересно, если хочешь сидеть на диване у телевизора и стать знаменитостью. Единственное, что я…
— Фабиан, я хочу сказать, что мы принимаем участие в том, что никогда больше не повторится. Если ты думаешь, что я сошел с ума, потому что говорю такое, то да, наверное, так оно и есть. Но чтобы ты знал, ты такой же, как и я, — он ткнул пальцем в грудь Фабиана, а потом в свою. — Ты и я, даже если в данный момент ты безудержно ненавидишь меня, сделаны из одного теста. Когда я смотрю на тебя, то вижу такого же маньяка, каким я так же являюсь. У тебя абсолютно такое же туннельное мышление, которое я вижу у себя, когда пытаюсь абстрагироваться от всего, кроме того расследования, которым занимаюсь. Представь, что бы произошло, если бы ты сам сейчас собрался забросить это расследование прямо… — Муландер покачал головой. — Это невозможно, не так ли? Поэтому все, о чем я прошу, — это возможности закончить то, что мы начали. Ни больше, ни меньше.
— Значит, мы будем продолжать работать как ни в чем не бывало?
— В значительной степени — да. За исключением того, что теперь мы должны сосредоточиться на других вещах, ведь мы же все обговорили и, можно сказать, знаем положение каждого из нас. — Он улыбнулся и встал. — Зачем бы я все это делал тогда? — Он развел руками. — Если бы для того, чтобы остаться на свободе, нужно было бы просто лишить тебя жизни, то, как я уже сказал, мне нужно было бы только нажать вон на ту кнопку. И причина, по которой я не хочу этого делать, не в том, что я буду скучать по тебе или у меня будут муки совести. Может быть, они и должны быть, но, к сожалению, это не так. Единственная причина — моя убежденность в том, что ты просто необходим для завершения этого расследования. Утес, Лилья и Тувессон, конечно, тоже нужны, но без тебя мы ни за что не справимся.
— И как я могу верить тебе? Как я могу быть уверен в том, что ты выполнишь свою часть договоренности и позволишь арестовать себя, когда все закончится?
— Ответ прост: ты не можешь быть в этом уверен. С другой стороны, разве у тебя есть выбор?
Часть четвертая. 27–28 июня 2012 года
Через несколько часов после неудачной попытки нападения на австро-венгерского наследника престола Франца Фердинанда 28 июня 1914 года маршрут, по которому должен был ехать его водитель, чтобы забрать его из мэрии Сараево, был изменен. Но из-за стресса водитель случайно свернул не на ту улицу.
В это время Гаврило Принцип, один из нескольких боснийско-сербских националистов, которые охотились за Фердинандом, решил пообедать в кафе Морица Шиллера и вдруг увидел, как машина с эрцгерцогом выехала улицу, на которой располагалось кафе, и застряла в пробке прямо перед ним.
Были ли два смертельных выстрела, которые последовали за этим, результатом совпадения? Следует ли также рассматривать все вытекающие из этого последствия как некую случайность? А именно начало Первой мировой войны, которая, в свою очередь, сформировала личность Адольфа Гитлера и, таким образом, повлияла на всю европейскую историю XX века в том направлении, которое мы знаем сегодня.
Неужели все это просто результат совпадений?
Если верить Чарлзу Дарвину, мы сами также являемся продуктом случайности, имевшей место в молекулярной биологии. Путем случайных мутаций и естественного отбора сформировался и развился человек. Остается вопрос, который нам стоит задать самим себе: не все ли, что существует в этом мире, вплоть до происхождения Вселенной, является результатом какой-то случайности?