— Именно это мы и пытаемся выяснить.
— А как идут дела со вторым расследованием?
— Каким вторым?
— Ну, про убийство Инги Дальберг.
— В смысле «идут дела»? — Ингвар отодвинул бокал с вином, которое как раз собирался выпить. — Как тебе хорошо известно, дело уже много лет как закрыто.
— А, о̕кей. — Она пожала плечами и сделала над собой усилие, чтобы проглотить еще один кусок мяса. — Я просто подумала, что оно может быть возобновлено. Такие вещи случаются. Я имею в виду, бывает же так, что появляются новые данные и новые подозреваемые, которые в свою очередь…
— Гертруда, я понимаю, что ты имеешь в виду.
— Но не в этом случае. — Она опять слишком много болтала.
— По крайней мере, насколько мне известно.
— Ну хорошо, теперь я в курсе.
— Да, теперь ты в курсе.
Они вернулись к еде, и тишина стала такой пронзительной, что звук каждого проглатываемого кусочка, каждого глотка, который они делали с Ингваром, усиливался, как будто им в рот кто-то вставил микрофон. Он был мрачен и не хотел больше говорить об этом. Но она не могла остановиться. Не теперь, когда зашла так далеко.
— Но все равно подумай, как было бы хорошо, если бы эта ужасная история наконец получила свое завершение, — сказала она, отложив одну вилку с кусками курицы. — Что бы это значило для Рейдара. Да, я знаю, что у него новая женщина и все такое, но все же. Просто узнать, кто это был, и позволить свершиться правосудию. Не говоря уже о тебе. Вы так много работали, когда это случилось. Так долго занимались этим расследованием, ведь правда?
— Да, но ты забываешь одну важную вещь. — Ингвар положил в рот шампиньон.
— Да? Что бы это могло быть?
— Что мы раскрыли это дело.
— Подожди, теперь я не понимаю. Что значит «раскрыли»?
— Полностью раскрыли, то и значит. Возможно, ты забыла, но мы тогда выяснили, кто это был, и арестовали его. Его звали Бенни Виллумсен, он был из Дании, но жил в Мальмё на Консултгатан, дом 29, если я не ошибаюсь. К сожалению, сейчас он мертв.
— Но… Ты имеешь в виду того, которого в итоге вы вынуждены были…
— Отпустить. Именно. — Ингвар допил остатки вина из бокала и налил еще. — Проблема заключалась в том, что у него было алиби, которое суд счел достаточно убедительным. — Он покачал головой и сделал еще один глоток вина. — Так что никакой справедливости Рейдар, к сожалению, никогда не добьется.
— Но тогда это мог быть не он. Если у него было алиби, я имею в виду.
Муландер рассмеялся.
— Да, можно и так подумать. С другой стороны, алиби — это далеко не то же самое, что быть невиновным.
— В смысле? Если у человека есть…
— Дорогая, послушай меня. — Ингвар наклонился над столом. — Если человек хорошо подготовлен и обладает знаниями о том, как нужно действовать, то совсем не сложно устроить себе железное алиби. Я бы даже сказал, наоборот, это очень просто.
— Но, Ингвар, ты же не имеешь в виду…
— Именно, как раз это я и имел в виду, — перебил он и наполнил ее бокал. — Ты была бы очень удивлена, если бы узнала, как мало нужно сделать, чтобы судебные органы проглотили сфабрикованное алиби. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю.
Он поднял свой бокал, и она последовала его примеру. Она пила вино и в ужасе думала, что будет, если он заметит, что теперь, столько лет спустя, она начала смутно подозревать, что на самом деле произошло в тот уик-энд в Берлине.
61
Натянув на волосы сетку, он надел парик с седыми кудрями и поправил его перед зеркалом, пока он не сел так, как нужно было. Теперь его не узнать. Просто невероятно, как много индивидуальности человека в его прическе. А ведь многие мужчины, когда у них начинают выпадать волосы, вообще теряют веру в себя.
Он уже надел колготки, накладную грудь и светло-голубое платье с белым поясом на талии. Даже позаботился о макияже — нанес на лицо легкий крем и немного светлой пудры.
Несмотря на все это, он выглядел как растерянный трансвестит или человек, который собирается на маскарад. Только теперь, когда появился парик, все стало на свои места, и светлая панама села как надо вместе с серьгами и жемчужным ожерельем — вот тогда превращение стало фактом.
Кости сказали тетушка, но, когда он теперь изучал себя в зеркале, ему пришлось уточнить: маленькая милая тетушка.
Всего два дня назад он кипел от разочарования из-за решения кости. Как бы он ни крутил и не вертел ее, он все равно считал, что все это безумно несправедливо.
Да, ему выпал X, и дополнительная миссия, которую он получил, довольно ясно все объясняла. И все же. Как бы он ни боролся и не вел себя в целом, поведение кости напоминало одну большую пощечину, чтобы показать, кто тут главный, и еще раз продемонстрировать, что он вообще-то ничего из себя представляет.
Тем не менее, поразмыслив, он пришел к выводу, что это именно то, что ему нужно. Пощечина и напоминание, что надо быть сдержанным. Он был всего лишь пассажиром, который бы никогда и близко не придвинулся к тому, чтобы управлять лодкой.
Более того, кости в очередной раз доказали свою правоту. Даже в том, что дали ему дополнительное задание, которое было практически невозможно выполнить, особенно учитывая, что у него всего два дня на подготовку. Он мог теперь, когда осталось всего несколько часов, отметить, что все прошло гораздо лучше, чем он смел надеяться.
На самом деле ему так сказочно повезло, что многие сочли бы это божественным вмешательством, и если бы он сам был верующим, то, конечно, согласился бы с этим. Все более-менее встало на свои места, и оставалось только упаковать рюкзак, еще немного припудриться и надеть бежевое пальто и светло-голубые туфли на каблуках.
После этого от него уже ничего не зависело.
62
Фабиан не знал, сколько раз он уже изучал черно-белые фотографии Инги Дальберг, на которых она выходила из машины Муландера той летней ночью. Он не просто смотрел на них с лупой, он еще и отсканировал их с таким высоким разрешением, что стала заканчиваться память на жестком диске.
И когда он в очередной раз просматривал файлы и увеличивал различные детали, это было все равно что смотреть на себя в зеркало. Там не было ничего нового. Никаких сюрпризов. Он знал, кто эта женщина, почему она была там, с кем встречалась и кто сделал снимки. Несмотря на все это, он был убежден, что что-то упустил. Случайно просмотрел какую-то маленькую деталь.
За окном подвала уже стало светать, хотя было не больше половины пятого утра. Еще два дня, и день пойдет на убыль. Стояла середина лета, и дни были самые длинные в году, но все же он все время чувствовал какую-то тоску, какое-то смутное предчувствие, что отныне будет только хуже.