Золото твоих глаз, небо её кудрей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Харитонов cтр.№ 274

Страница

— Но ты важный слуга гав'виалей? — переспросила овца. — Ты ненавистник Учителя и чистой веры? Ты пришёл схватить меня и предать на мучения, чтобы потешить своих хозяев? — она посмотрела на пса очень пристально.

Старшему дознавателю уже приходилось работать с сектантами-учкудукцами. Привык к их мутным, пустым взорам. Но взгляд этой овцы был ясным, чистым. И совершенно безумным.

— Тебе это не удастся, слуга гав'виалей, которых нет… а сейчас не будет и тебя, — овца оскалила зубы и схватилась за ручку сумки.

— Ебанаврот! — закричала она, зажмурилась и рванула ручку на себя.

Ручка оторвалась. За ней следом потянулась какая-то проволока. Овца заблекотала, схватилась за проволоку и её дёрнула. Та натянулась и порвалась.

— Скобейда! — заорала овца на хаттифнатта. — Ты что нам подсунул?!

Хаттифнат выпучил глаза и быстро-быстро запипикал. Овца его слушать не стала, схватила сумку и вознесла над головой, намереваясь шваркнуть её об пол.

- − − − − − − − − − − − − — пронзительно и отчаянно запищал хаттифнатт.

Шершеляфам со всей силы пнул овцу по голени. И пока та заваливалась на спину, вырвал у неё из рук сумку…

…вот тут-то и бабахнуло.

16–17 января 313 года о. Х.

Страна Дураков, Зона, Поле Чудес / окрестности озера Гарда

Ночь.

Сurrent mood: critical / этак с прищуром

Сurrent music: Amanda Lear — Hollywood Is Just a Dream

— Вот так-то лучше, — с чувством сказал инспектор Купер, созерцая разыгрывающуюся перед ним пантомиму — а в чём-то даже и мелодраму. Которая ему нравилась настолько, что он даже отменил стол, загораживавший вид.

Справа от инспектора столбиком стоял Базилио. На его лице застыла смесь растерянности и обиды, наилучшим образом описываемая словами «ну нормально же разговаривали, ну чё вот так сразу». Инспектора котиная физиономия забавляла.

Рядом с Базилио сидела лиса. Рыжий хвост разметался по земле, на мордочке была усталая покорность. Это было по-своему миленько.

А прямо перед инспектором стоял на коленях Буратина. Живой, подвижный, он стоял на коленях. И отнюдь не по своей воле! Буратина вовсе и не хотел преклонять колена перед инспектором. У него были совершенно другие планы на жизнь. Но преклонил. Ибо руки его были безжалостно завёрнуты за спину. Левую держала Жирофле, правую — Жирофля. При попытках деревяшкина вывернуться сестрички синхронно заламывали их до треска в суставах. Буратина мычал от боли. Увы, ни на что другое он был не способен — рот его был забит комком слежавшегося мусора. Бамбук пытался его прогрызть, но безуспешно.

Вышеописанное положение вещей сложилось не сразу. А поэтапно.

Сначала бульдог вернул к жизни Жирофлю. Дал ей возможность почувствовать под руками холодное тело сестры. Осознать своё положение, запаниковать, заметаться. Потом он выслушал её унизительный скулёж и мольбы — пощадить, не оставлять её здесь и вернуть домой, к доброму господину Шершеляфаму. После чего объяснил, что в Город она не вернётся в любом случае, а про своего господина посоветовал забыть. На логичный вопрос «а как же мне тогда» он ответил «ну, я даже не знаю… это ты придумай, зачем ты мне можешь понадобиться». Сука поняла инспектора довольно прямолинейно, но в целом верно. На что Купер ей заметил, что этого недостаточно. И в конце концов добился обещания услужать ему в течении ближайшего времени. Убедившись в её послушании , он заставил её снова обнять сестру, снова заморозил — и проделал всё то же самое с Жирофле. Которая оказалась несколько более упорной, но кончилось всё аналогично. Наконец, удовлетворённый морально и физически инспектор освободил обеих сук и показал им на Буратину. Который так и стоял у дерева, неся ко рту очередную горсть соверенов. Чем и продолжил заниматься, когда ожил. Но недолго. Суки накинулись на деревяшкина с двух сторон и быстро его пленили.

В другом месте и в другое время они бы с ним так легко не справились. Бамбук драться умел. Но сейчас его отягощало золото, которым у него было набито всё что только возможно. А главное — он ужжжасно боялся его потерять, поэтому бился вполсилы, а больше придерживал штаны. Финал был немного предсказуем.

Тем временем и само Поле Чудес приобрело прежний вид. Правда, вместо серванта небо закрыл славянский шкаф с табличкой «Не продаётся», зенит вытеснился асцедентом , а стыд заменили собою гордость и предубеждение. Но всё остальное было как раньше. Единственное, что нарушало общую картину — языки пламени по краям поля. Они красиво подсвечивали лиловатое ничто и к тому же прогревали стылый воздух.

— Итак, — сказал инспектор, — приступим.

Полицейские суки поняли его не вполне правильно и заломили руки Буратине так, что тот опрокинулся лицом в грязь. Бульдог недовольно поморщился и покачал головой. Жирофля, первой это заметившая, из грязи Буратину выдернула. Отчего у бамбука свалился колпак, стукнув его по носу: он и в него напихал золота. Обнажилась головёнка, поросшая мягкими сосновыми иголочками. Жирофле не удержалась и вырвала несколько иголочек с самой маковки. Даже не затем, чтобы сделать Буратине больно, а из соображений эстетических: очень уж нелепо они там торчали.

Видимо, это послужило последней каплей: бамбук таки перегрыз мусорный комок и выплюнул его. Вместе с горстью соверенов, достаточной для того, чтобы купить на них стадо коров, першерона и рессорную бричку.

— За что?! Чё я сделал! — заорал деревяшкин.

— А ты не помнишь? — мягко, ласково осведомился инспектор.

Буратина вытаращил глаза, чтобы получше разглядеть господина инспектора. И честно-честно замотал головой.

— Это твоя первая ошибка, — констатировал инспектор Купер. — Ты сделал гадость и забыл об этом.

Простое русское слово «гадость» что-то сдвинуло в буратиньей голове. Он узнал, наконец, синий мундир. И бульдога, которого так неосмотрительно пнул.

— Ой, господин хороший, дозвольте объяснить… — заверещал бамбук.

— Это твоя вторая ошибка, — перебил его инспектор. — Ты даже не извинился, а уже что-то у меня просишь.

— Простите-извините, господин хороший! — заголосил Буратина в полную силу. — Я больше не буду! Деф меня попутал! Не губите ребёнка! Меня папа Карло в Институте ждёт! — и бамбук уткнулся лицом в грязь, изображая раскаяние.

Страница