Золото твоих глаз, небо её кудрей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Харитонов cтр.№ 170

— Ещё одна ваша интрига, — протянул призрак. — Вы не запутаетесь? В интригах очень просто запутаться. На вас навалятся толпой, вы не боитесь?

— Нет, — усмехнулся Барсуков. — У меня есть ахиллесова пята, но дело не только в оружии. Все эти существа не могут убить меня. Особенно — навалившись толпой, — усмехнулся он.

Халат бессильно повис на спинке дивана, потом снова поднялся, будто надутый ветром.

— О! Кажется, я понял, — медленно проговорил Алхаз Булатович. — В таком случае тебе бояться некого. Разве что Карабаса. И то вряд ли. Ты проверял?

— А вот это — сугубо моё внутреннее дело, — сказал полковник. — Но я вас услышал. Я решу вопрос с этим котом.

//

Полковник осторожно снял с себя маску с хоботом, присоединённым с ёмкости со спайсом. Сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Обвёл глазами помещение.

Толстые, кое-как обтёсанные брёвна. Грубый кованый гводь, на котором висел обрывок верёвки. На соседнем гвозде — кожаная куртка.

Всё остальное было таким же — грубым и основательным.

— Опростился ты, Олегович, — заметил полковник.

— Жил кудряво, да жизнь поправила, — зло бросил Дуремар Олегович, стоящий возле узкого окна, более напоминающего бойницу. — Ну что там с Алхаз-Булатычем?

— Поговорил, — полковник потянулся и встал с узкой лежанки.

— Разрулил?

— Почти всё. Он настаивает, чтобы кота не было, — полковник опустил голову и принялся рассматривать свои когти — давно не стриженные, большие, грязные когти барсука. — И это придётся сделать тебе. Он к тебе обязательно заявится.

— Если не погибнет на Поле Чудес. Хотя он вообще-то живучий, — признал Доктор.

— Вот именно.

— Вот даже так, — каким-то севшим голосом проговорил доктор. — А если я откажусь?

— Тогда мне придётся тебя уволить, — ровным голосом сказал полковник.

— Не поверишь, сам в последнее время об этом думаю, — ответил Дуремар Олегович. — Если бы не бывшие коллеги, давно плюнул бы на все эти ваши дела.

— Предателей не любят, — нажал полковник. — И не забывают. Ты знал об этом, когда просился к нам.

— Знал, знал, — Доктор потянулся к стенному шкафчику, вытащил запылённую бутылку с толстым горлышком. Вытащил пробку, хлебнул из горла.

— Мне нравится кот, — признался он. — Мне не хочется его убивать.

— А придётся, — ответил Барсуков. — Когда я снова загляну к тебе, вот на этой койке должен лежать его череп и импланты. Лазеры и всё прочее. Пообещай это мне.

Пауза была долгой.

— Хорошо, — сказал, наконец, Болотный Доктор. — Когда ты снова заглянешь ко мне, на этой койке будет лежать череп Базилио. И его импланты. Я обещаю это тебе, полковник.

ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ДИРЕКТОРИИ. Физиологический очерк

Сurrent mood: shocked/нихуяссе!

Сurrent music: Егор Летов — Всё идёт по плану

Тридцать первое декабря, последний день триста двенадцатого года от Хомокоста, начался в Директории с измороси.

Лёгкое, случайное серебро поблёскивает на вывесках, на карнизах, на шубках хомосапых самочек, выходящих из бутиков с коробочками и футлярчиками, на шкурах першеронов, на надкрыльях инсектов, на блестящих камнях мостовой. Редкие снежинки вспыхивают в свете фонарей, как крохотные мотыльки.

На улице Пти Этуаль огромный орангутанг предлагал козочке белую розу без шипов и шептал — «волшебная ночь, волшебная ночь». Козочка деликатно объедала нежные лепестки, прикидывая, её ли размерчик, не будет ли больно. Когда она, наконец, решилась, часы на Спасской Башне пробили полночь.

Пол-первого закончилась постановка «Щелкунчика» в губернаторском дворце. По мраморной лестнице катится шумная, блестящая толпа. Впереди всех вышагивает старый козёл в белом фраке, с бокалом шампанского в руке. Сей многоопытный театрал, старожил кулис, уверенно держит курс на Сандуны. Там, в уютном частном номере с парилкой, бассейном и широчайшим кожаным диваном в отдельном кабинете, его ждёт свидание с юным поросёночком-сопрано, который после долгих уговоров всё-таки согласился дать потереть спинку. Козлу не терпится услышать нежнейшие постанывания свинёнка. У престарелого меломана встаёт на его верхнее «си».

К часу ночи уже все разошлись. Охранники лениво осматривают двор в поисках бриллиантовых подвесок, рубиновых заколок, шёлковых носовых платков и тому подобных вещиц. Всё это, разумеется, идентифицировалось по ауре и возвращалось владельцам — за небольшое, но приятное вознаграждение. Всё, кроме денег: Деньги не пахнут.

На третьем фонаре возле дворца сидит, нахохлившись, молодой бэтмен, потерянный рассеянным посетителем. Несчастное создание не знает, куда лететь.

В этот же час, как обычно, растворяются двери скотопригонных дворов. Стада животных и низшего электората, — от телят и ягнят и до огромных злопипундриев, — ведомые из подземных откормочных цехов лемурами, а из крестьянских земель — опытными козлами-коноводами, заполняют загоны. Гуртовщики с железными палками наперевес гонят стада в последний приют.

В час тридцать закрывается крафт-паб «У двух кошек». Владелец паба, похотливый манул Селиван, самолично запер дверь, после чего отправился в подсобку. Где его ждёт новая, ещё не распробованная официантка-полёвка — трепещущая, неровно дышащая, вся такая зовущая.

В час двадцать в скотопригонных дворах техники пускают струи в водопойные корыта. Быки, бараны, свиньи, мясные коняки, кормовые потаскунчики и прочие существа пьют воду последний раз.

Час тридцать. Усталый извозчик нахлёстывает першеронов, чтобы те быстрее перебирали копытами. Единственная пассажирка двуколки, маленькая лошадка с львиным хвостом, ни на что не реагирует. Сегодня у Львики была поздняя репетиция. Зато бессменный дирижёр Морского Оркестра, морж Иоганн-Бармаглот Щасвирнус, сказал ей, что у неё есть талант. У неё есть талант! Она без сил, но счастлива. В каком-то смысле это самый счастливый день в её жизни. Хотя она об этом ещё не подозревает. Она тихо лежит на сиденье, мотая головой и хлопая слипающимися глазами с длинными ресницами.

В два часа ночи начинается работа боен. Там же проходят и торги. Откормленные телята с IIQ около тридцати, а то и ниже (чем меньше IIQ, тем вкуснее мясо), вспоённые молоком и вскормленные чистым зерном, достигают веса до двухсот кило и уходят по двадцать пять, за тридцать соверенов. Деревенские беконные свиньи идут по двадцать, из подземных ферм — по десять. Злопипундрии завешиваются: чем массивнее зверь, тем он старше и тем дешевле стоит его плоть.