С появлением Ксени Сансаныч быстро наладил дополнительные каналы получения сырья — не только рыбы, но и овощей, дичи и заодно график прямых поставок обратно в зону военных действий. Несмотря на отзывы, грамоты, ударные темпы и блестящую бухгалтерию, Вайнштейн, отныне Гиреев, точно знал, что красный директор Ильинский — один из главных организаторов сбора эшелонов с подарками бойцам от жителей Хабаровского края — в накладе не оставался. А вот зачем он, человек-тень, понадобился такому видному передовику, пока было неясно.
После третьей рюмки и наводящих вопросов перешли к делу. Сансаныч планировал вернуться на Большую землю, а капитал в золоте и деньгах был слишком объемным и опасным. Ему нужны были камушки, а товарищ Гиреев мог достать что угодно и отличного качества.
Вайнштейн прикидывал варианты — какую пользу, кроме денег и золота, получить с такой крупной рыбы… Обмануть с камнями — не вариант. Его скромница-жена точно в них разбирается, ну или быстро разберется. Про ее деловую хватку и умение договариваться ходили легенды, и еще неизвестно, чей вклад в семейное благополучие Ильинских при раскладе окажется больше. Воспользоваться связями Саныча с местными оружейниками? Тоже вряд ли… Тот, уже собравшись на выезд, не будет рисковать и знакомить криминального авторитета с партийными товарищами… Значит, чистая сделка.
Борис достал из кармана пиджака карандаш и листочек. Написал несколько цифр — подвинул, не выпуская из рук, Сансанычу. Тот огорченно хмыкнул и потянулся за своим карандашом.
— Я не фраер, и вы не на базаре, — процедил Боря, пряча листок. — Торговаться не буду. Искать других не советую — здесь уже год все через меня идет!
Ильинский секунду поколебался.
— Договорились. Но и я в этих краях не последний человек. Поэтому, надеюсь, товар будет без сюрпризов… И без налетов. Поверьте, контрмеры я не просто продумал и приготовил, но даже оплатил.
— Завтра в обед, — бросил Вайнштейн-Гиреев. — Поедете с обходом. Задержитесь на выезде из города в 14.00 и отправьте водителя вашего куда-нибудь минут на десять… И… махнемся не глядя?
— Так быстро? — удивился Сансаныч.
— А чего тянуть? — расплылся в улыбке Борис. — Время неспокойное. Оба под Богом ходим. Или — под чекистами?
— Да ну вас… — отмахнулся Ильинский.
Боря ухмыльнулся и потянулся к графинчику:
— Скрепим уговор?
Ксеня, покашляв за дверью и дополнительно громко стукнув кулаком в косяк, зашла в комнату и поставила на стол тарелку с еще теплым пирогом.
— Присядь с нами, — пригласил Саныч.
Она скромно подвинула рюмку:
— Ну ладно, половинку, за компанию, так сказать…
— Ну-у, Ксеня Ивановна, вы шо, половинкина дочка? — сверкнул золотой улыбкой гость.
— Уговорили, — засмеялась она. — Такой интересный! Вы не одессит случайно?
— Я — нет! Если бы! Работал много с одесситами, — вздохнул Боря. — В прошлой жизни…
— А вот Ксаночка моя, — Саныч нежно глянул на жену, — она…
— О-очень одесситов в свое время любила, — перебила его Ксюха. — Но ты всех победил.
Такому повороту Саныч удивился, но… промолчал. Он доверял своей жене не только вести разговоры на равных, но и всю свою черную бухгалтерию — как он сам посчитал, на три расстрела и два пожизненных, которые она виртуозно переписала начисто.
Скрипнула дверь — в комнату в одних носках и в распахнутом полушубке заглянул потный румяный чернявый мальчишка: — Я не домой!! Я на минуточку! Можно, еще погуляю? — закричал.
— Ваня… — укоризненно произнес Сансаныч.
— Ой, извинити, здгавствуйте, дядя! — выпалил мальчишка и скрылся за дверью.
Боря засмотрелся:
— Какой хороший пацан! У меня тоже такой где-то есть. Надеюсь… что есть… — помолчал. — За детей! — и залпом махнул рюмку.
Не прошло и мгновения, как Вайнштейн пришел в себя:
— Волшебный пирог! Как дома побывал, спасибо, хозяйка, шоб у вас ручки золотые никогда не болели! — и, подмигнув, добавил: — И голова.
Ксеня перестала сомневаться еще после «половинкиной дочки» — любимом дворовом выражении Бориной соседки Софы Полонской. Его слышали не только все взрослые, но и все дети на дворовых застольях. Баба Софа была изюминкой Мельницкой, разумеется, настоянной на коньяке и на других напитках с содержанием спирта не менее 40 оборотов. Интересно, подумала, жива ли еще? Старая, конечно… Хотя тут такие повороты — вон покойник через двадцать лет ожил… Чудеса да и только.
Она не могла дождаться, когда гость с того света уйдет.
— Я тебя заклинаю, Саша, не имей с ним дел, — воскликнула она. — Никаких! Он опасен! Смертельно!
— Ксаночка, девочка моя, ты чего разволновалась, — улыбнулся Саныч. — Я знаю, кто он, и знаю, что опасен. Я не привел бы в дом человека, если бы не имел на него управы. Тем более сделка одноразовая. Ты же знаешь — я у тебя не рисковый.
— Сашка, не надо. Убьют. Я серьезно, — молила Ксения.
— Я сказал слово, — посерьезнел Ильинский. — И это важно. Начинай собирать вещи. Пора домой возвращаться.
— Куда домой? В твой Курск?
— В твою… прости, в нашу Одессу. Приютишь престарелого супруга, пока мне квартиру не дадут? — засмеялся он. — Поедем сразу, как бухгалтерию передашь. Думаю, недели через три выдвинемся.
Ксеня снова умоляюще посмотрела на Саныча:
— Только не надо ничего с этим Гиреевым!..
— Ксаночка, сердце мое… — По изменившейся интонации Ксеня поняла — разговор окончен. А пробовать мужа на излом — себе дороже. Как ее ручной медведь Саныч рявкает и гоняет провинившихся, она видела не раз…
— Ша, любимый — хмыкнула она, разулыбавшись, — ша, уже молчу как рыба об лед!..
«Здгавствуйте, дядя»
Дожидаясь Борю возле неприметной грязной чайной на окраине, где собиралось всякое криминальное отребье, Ксеня в ее шикарном пальто, в крупных дорогих серьгах, заметных из-под фетровой шляпки, вообще ничего не боялась и даже не реагировала на восторженный свист и похабные шуточки заходящих мужиков. Только чуть заметно брезгливо морщила свой семитский носик — ну чисто аристократка, попавшая с корзиной пряников в санпропускник беспризорников.
Вайнштейн даже не сразу ее увидел и, округлив глаза, отошел следом за ней за угол.
— Отвали от моего мужа, — выпалила Ксеня, поправляя пальто. — Никаких общих дел. Отвали под любым предлогом и не подходи даже. Понял?
Борька-Гиреев насмешливо приподняв брови, взглянул на раскрасневшуюся злющую Ксеню Ильинскую:
— А то что будет?
— А то, — она медленно осмотрела его сверху вниз. — Пожалеешь, Вайнштейн.
Это был удар под дых. Прошла четверть века, как Борис потерял фамилию и семью. А два года назад он стряхнул с себя и приросшее новое татарское имя. От удивления он даже не стал отрицать, а уставился на эту девку. Кровь с молоком, еврейская кровь, несмотря на русское отчество, была вопиюще очевидной. Но кто это?