Причиненные неприятельскими снарядами повреждения были пока еще весьма незначительны, но, судя по ним, Норбер Моони увидел, что можно ожидать и худшего, а потому вернулся в обсерваторию встревоженный и озабоченный и тут же принял решение прибегнуть к решительным мерам.
– Виржиль, – сказал он, призвав своего верного слугу, – надень приводные ремни на валы инсоляторов. Я хочу посмотреть, что скажут господа арабы при этом небесном явлении, которое они увидят над своими головами!..
В тот момент, когда Норбер Моони отдал это важное приказание Виржилю, было два часа сорок пять минут пополудни. Солнце своими раскаленными лучами положительно сжигало всю пустыню Байуда, и осаждающие, как и осажденные, почти все, за малым исключением предавались самому сладкому, безмятежному сну, столь необходимому в этом жарком климате. Благодаря этому обстоятельству Виржиль без помех мог заняться своим делом, нимало не опасаясь, что какой-нибудь неприятельский снаряд ударит и взорвется на некотором расстоянии от него, или же отдаленный грохот пушек нарушит его покой. Он мог спокойно делать свое дело, никем не замеченный, хотя, конечно, старый солдат был не из тех, кого бы мог напугать или хотя бы только смутить свист неприятельских ядер, пролетающих над его головой. По заведенному обычаю, бомбардировка происходила главным образом ранним утром и вечером.
По прошествии какого-нибудь получаса, Виржиль вернулся в обсерваторию и прошел в галерею телескопов, где Норбер Моони в это время наблюдал небесный свод. Виржиль вошел и торжественно доложил своему господину, что все инсоляторы приведены в действие и находятся в полной исправности.
По вычислениям молодого астронома, требовалось приблизительно около пяти минут, чтобы действие машин достигло своего максимума, и около четверти часа на то, чтобы зарядить электрические аккумуляторы, посредством которых являлась возможность достигнуть постоянного беспрерывного действия в течение целых суток, то есть в продолжение всего дня и всей ночи. Итак, выждав двадцать минут по своему хронометру, который он держал в руке, Норбер Моони вошел в круглую залу. Сэр Буцефал сидел у стола и просматривал последний номер «Times», полученный им еще до начала осады.
– Знаете что, милейший мой Моони, – шутливо обратился баронет к вошедшему, – я только что собирался вам сказать, что вы, устраивая нас здесь, позабыли нечто весьма важное для нашего удобства и благополучия: вы забыли устроить у нас здесь голубиную почту, которая доставляла бы нам и теперь различные неутешительные вести… За исключением этого маленького лишения, то есть отсутствия всяких вестей, как хороших, так и дурных, я, право, не могу пожаловаться по сие время на тягости осадного положения…
– Вскоре осада наша будет снята! – улыбаясь заявил Норбер Моони. – Я решился действовать, хотя бы только для того, чтобы нагнать страх и ужас на этих негодяев!
И в то время, как молодой лорд Когхилль смотрел на него в высшей степени удивленный и недоумевающий, но задетый за живое в своем любопытстве, Моони спокойно подошел к правой стене зала и, взявшись за костяную ручку, помеченную литерой А, медленно стал опускать ее. В тот же момент послышался приятный звук электрических звонков, продолжавшийся в течение нескольких секунд.
– Ток включен, и опыт мой начался! – проговорил молодой ученый голосом более взволнованным, чем бы он сам желал. – Теперь ровно три часа тридцать восемь минут и четырнадцать секунд! – добавил он, занося это наблюдение в свою записную книжку.
Баронет выждал несколько секунд, не проронив ни слова, но когда убедился, что звонки прекратились и ничего необычайного после того не происходит, им вдруг стала овладевать неудержимая смешливость. Однако слишком хорошо воспитанный, чтобы дать это заметить, он встал и отошел к окну.
Как раз в этот момент Луна, бывшая в своей первой четверти, стала выплывать на горизонт, среди белого дня, легко и элегантно вырисовываясь на безоблачном небе, бледная, но совершенно ясно видимая для всех.
– Мне кажется, что ночное светило не обращает на нас ни малейшего внимания, дорогой мой Моони! – сказал он спустя немного времени, обернувшись к молодому ученому.
Тот улыбнулся веселой, добродушной улыбкой.
– Как, Когхилль! – сказал Моони, – неужели вы ожидали, будто я рассчитываю, что Луна по первому моему приглашению явится на мой зов, как ваш камердинер, когда вы ему позвоните, и в каких-нибудь три секунды прибудет сюда!?
– Хм! Черт побери! – воскликнул баронет.
– Это, видите ли, маленькое заблуждение, – продолжал все так же улыбаясь Норбер Моони, – немыслимо, чтобы все это совершилось так быстро! Не забудьте, какое расстояние отделяет нас от Луны!.. Ей потребуется никак не менее шести дней восьми часов Двадцати одной минуты и сорока шести секунд, чтобы спуститься до нас, если мои расчеты верны. Из этого вы сами видите, что мы имеем в нашем распоряжении вполне достаточно времени, чтобы надлежащим образом подготовиться к этому чрезвычайному событию!
Баронет молчал, но, очевидно, еще далеко не был убежден в справедливости слов молодого астронома. Тем не менее он ни словом не высказал своего недоверия, а Норбер Моони со своей стороны не стал настаивать и убеждать его.
– Вы извините меня, – сказал немного погодя Норбер Моони, – я должен на минутку подняться наверх и сделать с помощью телескопа измерение диска Луны в данный момент.
С этими словами он прошел в галерею, где находились телескопы, и, заняв свое обычное место, стал заносить размер Лунного диска в том виде, в каком он представлялся ему в данный момент.
Затем в продолжение всего дня не было видно ни малейшего намека на тот опыт, который незаметно совершался на глазах у всех.
С наступлением же ночи, или, вернее, вечера, инсоляторы сами собой прекратили свое действие, как того и следовало ожидать, раз Солнце перестало снабжать их необходимым количеством теплоты. Но зато электрические аккумуляторы, приведенные в действие посредством простого поворота крана, автоматически заменили собой непосредственную работу машин, – и магнит Тэбали все время оставался насыщенным, как о том свидетельствовал магнетометр.
Около полуночи все обитатели пика Тэбали, как всегда, стали отходить ко сну; исключением на этот раз явился только доктор Бриэ, который должен был дежурить на площадке пика для наблюдения за действиями неприятеля, и Норбер Моони, добровольно вызвавшийся поддержать ему компанию.
В эту ночь Луна заходила в два часа девятнадцать минут пополуночи. В тот момент, когда она стала спускаться к самому краю западного горизонта, Норбер Моони на минутку покинул доктора и пошел к телескопу – сделать еще новое измерение Лунного диска.
На этот раз он констатировал увеличение диаметра на одну тридцатую градуса.
И хотя он, конечно, был бы крайне удивлен, если бы дело обстояло иначе и диск Луны нисколько не увеличился за это время, тем не менее этот факт очень радовал его. Вплоть до самого этого момента в нем все еще жило какое-то сомнение, какая-то смутная неуверенность, но теперь это сомнение исчезло. Менее чем за одиннадцать часов Луна заметно успела приблизиться к земле, – заметно если не для невооруженного глаза, то, во всяком случае, весьма заметно для телескопа!