Окно в доме напротив - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Берендеев cтр.№ 46

Странно, но в той машине, в «Волге», тоже был пассажир, и он, вернее, она тоже была пристегнута. Будто знала. Точно предчувствовала….

Пассажирку «Волги» звали Лидия. Лобовой удар машин, убивший водителей, пощадил и ее; отец не рискнул утверждать с полной уверенностью, но упомянул, что ее везение оказалось куда большим, нежели его. Лидия отделалась синяками да ссадинами. Точно она все поняла и успела сгруппироваться, едва завидев вынырнувшую из-за поворота машину, враз ослепившую их огнями.

Так записано у отца в дневнике.

Отчего-то отец не решился спросить у Лидии, куда и с кем она направлялась в этот вечерний час. Или все же осмелился, но не оставил об этом памяти: перевернув страницу, я снова увидел неаккуратно, точно в спешке, вырванный лист.

Быть может, он понял эту аварию как неслучайность и высказал свое мнение о ней дневнику, а несколькими днями позже, (эта запись появилась спустя месяц после трагической аварии на шоссе) вымарал и вырвал повествующие о его потайных мыслях страницы. Неслучайно, ведь Лидия вернулась к нему, она появилась в его квартире на же следующий день по его возвращении домой из больницы. И конечно, она хотела быть в курсе всего, всех дел, чувств и мыслей своего любовника, как прежде, в те времена, когда отец боготворил ее и не делал попыток бежать чар ее желтых тигровых глаз.

Больше отец не пытался спастись от любовницы, сдавшись на ее милость. Все последующие действия лишь подтверждали мои худшие предположения. Он подал документы в ЗАГС, именно он, и по прошествии положенного месяца жениховства, вступил с Лидией в законный брак. На шесть долгих лет, как я вспомнил, прочтя дату регистрации их союза.

Теперь, по вступлении в брачный союз, отец был одного со мной возраста, я мог смотреть на него, как на равного себе, и как с равным сопоставлять себя с ним, сравнивать уже напрямую, без обычной для дневников вилки в возрасте, и пытаться понять.

Но мне не удалось этого сделать. Дневник отца прервался, как понял я несколькими минутами позже, на весь период брака, на бесконечные шесть лет.

Нет, записи, конечно, были. Отец сам написал незадолго до возвращения Лидии, что так пристрастился к дневнику, что решительно не видит себя без него, не записать что-то важное и этим пополнить свидетельские показания рукописи казалось ему вещью почти невозможной – ведь не один год он занимался его ведением, не мог отступить и теперь. Так что записи были: короткие, в несколько строк, писавшиеся регулярно каждое воскресенье. Но записи совершенно иного рода, чем прежде: примерный список намечаемых на неделю дел и список исполненного за прошедшую седмицу. И обязательный комплимент хозяйке дома – штамп, ставившийся после каждой записи и по содержанию не практически менявшийся: раз от разу я был вынужден читать его. Лишь изредка встречались фразы, относящиеся к праздникам, что прошли, не оставив иного следа, кроме сухого предложения в дневнике, и еще реже – к будням, что запомнились чем-то, но чем конкретно, отец не решался писать. Эзопов язык отца не прояснял ничего, я мучительно вглядывался с летящие бисерные строчки, порой до головной боли, но… как и прежде, они молчали.

Мне удалось узнать, что Лидия разрешила ему работать, – но неполную неделю и на новом месте, в двух шагах от дома, в конторе, которую было видно из окна. Отчего-то отец никогда не ходил пешком до нее, всегда пользовался автобусом, проезжая одну остановку.

Работал он неохотно, получал мало, сущие гроши, но это не имело ни малейшего значения для бюджета их семьи – отца по-прежнему содержала Лидия, не работавшая вовсе. Она старалась ни ему, ни себе, ни в чем не отказывать, откровенно балуя отца, так, как это делала бы мать, щедро одаривая своего сына за послушание и примерное поведение.

А отец, как с удивлением с примесью ужаса я осознал, пытался жить, без лишних вопросов и, тем паче, возможных ответов на них, пусть даже случайных, принимая все, как должное, более того, как свой крест, как плату за что-то прежнее, столь сильно растравившее душу, что никакой, самой суровой епитимьи, наложенной на самого себя, не будет мало.

Поняв это, я содрогнулся и постарался читать быстрее. Я специально отлистывал дневник вперед, ища конец одинаковым фразам, отлистывал и внутренне холодел – эти годы никак не хотели кончаться. Дежурные фразы и обязательные похвалы, не имеющие конца, невыносимо действовали на сознание, мне хотелось поскорей закончить чтение, но что-то, что было выше меня, заставляло не отвлекаться и продолжать, и я, подчиняясь этой неведомой высшей силе, был вынужден читать и читать штампованные слова, не в силах ни отложить, ни перелистнуть дневник к их окончанию. Словно хотел подсознательно, чтобы эти годы подействовали и на меня так же, как и на отца, из воскресенья в воскресенье вынужденного переписывать их. Или же он настолько смирился, что не замечал уже ничего из того, что повергало в дрожь и холод меня?

Только одна странная фраза из дневника привлекла мой взор дисгармонией с прочими клишированными записями. Коротенькая, два предложения, один абзац. «Вчера был у М., – писал отец, – и этим совершил кошмарную, непоправимую ошибку. Лишний урок мне, клянусь, больше такого не повторится».

Загадочной эта фраза оставалась еще долго – писана она была в середине этих бесконечных шести лет, скорее даже, ближе к началу их, и на протяжении последующего десятка страниц я ломал голову, ища расшифровку, но не слишком надеясь ее отыскать.

Однако, мои опасения оказались напрасными. Все встало на свои места, все получило вполне логичное, обоснованное, спокойное объяснение.

Но не раньше, чем ушла Лидия.

Тихо и просто, словно выполнив свой долг до конца или отбыв положенный срок брака. А может, получила все, хотела, и поняла, что продолжение связи уже не стоит затраченного на него времени.

Промозглым осенним днем, вернувшись с работы, отец нашел квартиру, где прожил долгие годы вместе с той, по которой сверял часы своей жизни, внезапно и безоговорочно опустевшей. Не было ни записки, ни знака. Ничего не было. Просто исчезли вещи, принадлежащие Лидии. Отсутствовала незначительная часть мебели: оттоманка, несколько стульев, жардиньерка и прикроватная тумбочка; оголили стены снятые картины салонных художников, проредили подзеркальную полку в ванной отсутствовавшие духи и лосьоны, в шкафах стало просторней и как-то голее. Стерся, выветрился за короткое время отсутствия отца даже запах ее, незаметно, но непременно наполнявший квартиру. Будто Лидии просто не стало.

Неделю он провел в томительном ожидании. В милицию не обращался, отец понимал, что помощь правоохранительных органов будет напрасной – при любом исходе их поисков. Он вообще никому не рассказал о случившемся, просто все эти семь дней ждал, привычной дорогой проезжая одну остановку до опостылевшей работы и точно так же возвращаясь обратно, ждал, поворачивая ключ в дверном замке, ждал, просыпаясь и засыпая, ждал, выходя на улицу, забегая в ближайшие магазины за продуктами…. Просто ждал, надеясь, и не веря.

И лишь по прошествии этой недели он осознал, вернее сказать, сумел убедить себя – ожидание бессмысленно. Он оставлен. Лидия не вернется.