Колодец детских невзгод. От стресса к хроническим болезням - читать онлайн книгу. Автор: Надин Бёрк Харрис cтр.№ 25

* * *

За прошедший год я узнала о том, как травматический детский опыт влияет на моих пациентов, больше, чем за предыдущие десять лет, – и все равно не могла с уверенностью утверждать, что полностью разобралась в проблеме. Я убедилась, что слишком активный стрессовый ответ способен причинить много вреда здоровью человека. Мне казалось, что я ясно поняла, как изменения нервной, эндокринной и иммунной систем могли объяснить проблемы со здоровьем, возникавшие у моих маленьких пациентов. Однако исследование НДО также показало, что детские травмы способны провоцировать заболевания даже спустя десятилетия – когда сложные условия детства оставались уже далеко позади. Почему же доктор Фелитти наблюдал такие же или даже более тяжелые проблемы у своих пациентов? За счет чего эффект НДО не улетучивался с годами? Казалось, мне открылся еще один слой чертежей Звезды Смерти, выполненный еще менее отчетливыми линиями. Я знала, что эти вопросы затянут меня глубже в «кроличью нору» токсичного стресса, но раз уж я взялась за это, пришло время разобраться с тем, что происходило в самой глубине – на уровне генов.

Родители очень маленьких детей, приходящие в нашу клинику, демонстрируют широкий спектр эмоциональных реакций: от истощения, беспокойства и ужаса до ликования и гордости. Поэтому, когда Шарлин принесла ко мне на прием свою дочь Нию, мое внимание сразу привлекло отсутствие какого бы то ни было выражения на ее лице. Молодая мать отвечала на вопросы о ребенке, а выражение ее лица и глаз не менялось. Как будто мы обсуждали размер ее обуви или время прибытия автобуса № 22. В остальном она ничем не отличалась от обычных молодых матерей двадцати с небольшим лет – в плотно сидящих джинсах, изящной блузке и с аккуратно зачесанными назад волосами. А вот пятимесячная Ния не была типичным ребенком: еще в утробе матери она перестала расти, и врачам пришлось сделать кесарево сечение на восемь недель раньше срока. При рождении Ния весила всего один килограмм триста граммов. Через несколько недель, проведенных в больнице, малышка поправилась и была выписана в нормальном состоянии, однако через некоторое время пребывания дома проблема с набором веса вернулась.

По мере того как мы с коллегами работали над случаем Шарлин, мое беспокойство все возрастало. Мы потратили часы на то, чтобы объяснить Шарлин, как готовить еду для дочери, когда кормить ее и в каких объемах. Мы проверили основные жизненные показатели Нии и сделали анализ крови. За ее ростом и набором веса мы следили, как за запуском шаттла в космос. Через некоторое время мы узнали больше и о Шарлин. При свойственной ей вялости девушка быстро раздражалась и срывалась, когда дочь начинала плакать или как-то еще ей надоедать. Молодая мать приказывала малышке заткнуться или полностью ее игнорировала. Я видела очень явные проявления послеродовой депрессии, однако Шарлин категорически отказывалась обратиться за помощью.

В конце концов ухудшение здоровья Нии дошло до критического уровня, и у нас не осталось выбора. Она перестала прибавлять в весе, а в младенческом возрасте следствием такого состояния является неспособность пройти важные этапы развития. Каждую секунду на протяжении первых лет жизни формируется порядка миллиона новых нейронных связей, поэтому, если младенец не получает достаточного количества жиров и белков, необходимых ему для здорового развития мозга, последствия могут быть очень серьезными. Я порекомендовала положить Нию в больницу в надежде, что постоянное наблюдение поможет ей набрать необходимый вес. За четыре дня в больнице именно так и произошло, однако вскоре после выписки набор веса снова остановился. Мы удвоили усилия, привлекли социального работника и бросили все силы на то, чтобы вовлечь Шарлин в лечение дочки, однако сделать этого не удалось, и Ния снова угодила в больницу. На этот раз я связалась с сотрудниками больницы, и мы сошлись на том, что пришло время обратиться в Службу защиты детей (СЗД) ^[12]. Ее сотрудники подтвердили наши опасения. Шарлин продолжала страдать от депрессии и отказывалась обратиться за помощью. После второй выписки из больницы Ния снова не смогла получить дома необходимый уход. С тяжелым сердцем, зная, что для Шарлин это станет серьезным ударом, я сделала то, чего не хочет делать ни один педиатр: подала отчет в СЗД.

Я не могла с уверенностью сказать, что Шарлин не заботилась о дочке, не кормила ее или наносила ей вред; однако я знала, что Ния была ниже третьего процентиля по весу, даже принимая во внимание факт недоношенности. Девочка была в опасности, и мы понимали, что отношение матери влияло на ее развитие. Подобные случаи сложно анализировать. Известно, что дети, родившиеся недоношенными, подвергаются большему риску пренебрежения со стороны родителей просто потому, что их потребности выше: их сон более хаотичен, их нужно чаще кормить, и уже одно это может стать последней каплей для и без того истощенного молодого родителя. Однако если ребенок не поддерживает взаимный зрительный контакт со взрослым, который о нем заботится, если не видит поощряющих выражений лица, не ощущает прикосновений и поцелуев, то гормональные и неврологические последствия могут серьезно помешать росту и развитию маленького организма. Если о малышке не заботятся, она не будет расти так, как надо, даже получая необходимые питательные вещества. Так с чем же была связана проблема Нии? С недостатком пищи? Или с тем, что депрессия Шарлин не позволяла ей обеспечить для дочери необходимую стимуляцию? В действительности верными могли оказаться оба предположения.

Вот тогда-то я и взглянула на ситуацию через призму своих знаний о токсичном стрессе. В нежном возрасте пяти месяцев Ния уже столкнулась с двумя формами НДО: невовлеченностью отца и депрессией у матери. Что-то подсказывало мне, что в детстве Шарлин тоже присутствовал травматический опыт. И хотя сначала мне было очень грустно при подготовке отчета и привлечении внимания СЗД к Шарлин, в моем сознании снова всплыл очень важный вопрос: почему НДО так стабильно передается из поколения в поколение? У меня возникало впечатление, что во многих семьях токсичный стресс передается детям более неотвратимо, чем известные генетические заболевания.

Взять, например, Кору – она уже много лет жила в Бэйвью и теперь была главной воспитательницей для своего десятилетнего правнука Тини. Вообще-то в свои 68 лет Кора не собиралась больше растить детей, но однажды ей позвонили из органов опеки и сообщили, что мать Тини попала в тюрьму, и теперь мальчику нужно найти новый дом. Кору это сильно озадачило. Ее сын (дедушка Тини) взять на себя заботу о ребенке не мог, потому что сам, как и его умершая в сорок с лишним лет от почечной недостаточности жена (бабушка Тини), страдал от алкогольной и наркотической зависимости. А теперь и мать Тини угодила в тюрьму – по-видимому, надолго. Кора чувствовала себя уставшей и измотанной, но не могла позволить мальчику попасть в колеса системы.

И вот Кора привела Тини ко мне на плановый осмотр. Больше всего ее беспокоило поведение правнука. Ей каждый день звонили из школы с жалобами. В последний раз, например, он перевернул парту в классе, а когда учительница отвела его в сторону, чтобы отчитать, Тини пнул ее ногой, за что его временно отстранили от занятий. В ходе осмотра я своими глазами увидела, о чем говорит Кора. Большинство детей в кабинете врача ведут себя наилучшим образом, так что наблюдение за Тини открыло мне глаза на многое. Он часто перебивал нашу беседу, агрессивно разорвал бланк осмотра, а потом перепрыгнул через стол, выдвинул ящики и вытащил оттуда все, что там лежало. В какой-то момент он умудрился проехаться на животе по полу и отключить мой компьютер так быстро, что я даже не успела его остановить. Да уж, попробовать опередить этого мальчишку – задача не из легких.