В письме Элькину от 20 февраля 1944 года Саблин, раздраженно реагируя на кулуарные высказывания некоторых британских экспертов относительно опасности сталинского империализма, и вовсе предрек, что «советская дипломатия покажет еще англичанам так наз[ываемую] Кузькину Мать!»
[1006].
19 августа 1944 года верхние этажи здания «Русского дома» зацепила и взорвалась неподалеку, как писал Саблин, немецкая «крылатая бомба», очевидно ракета ФАУ. Много ценного имущества погибло. Н. И. Саблина была вынуждена переселиться за город, однако сам бывший дипломат «остался на посту», охраняя уцелевшее.
Победное завершение войны принесло не только радость, но и жестокое разочарование: надежды на эволюцию советского режима не оправдались. Надо сказать, что питал их не только Саблин. Так, в Париже 12 февраля 1945 года группа эмигрантов во главе с В. А. Маклаковым нанесла визит в советское посольство: в ходе двухчасовой встречи «стороны» обменялись речами и выпили за победы Советской армии и даже, по предложению адмирала М. А. Кедрова, бывшего командующего флотом у П. Н. Врангеля, — за здоровье «маршала Сталина». Однако если эмигранты говорили о примирении, то советский посол А. Е. Богомолов требовал безоговорочной капитуляции эмигрантов.
Вскоре в советской зоне оккупации начались аресты эмигрантов и их депортация в СССР. Такая участь постигла и брата Е. В. Саблина — Николая, моряка, бывшего капитана императорской яхты «Штандарт». Н. В. Саблин жил в Румынии, политикой давно не занимался, и его арест, так же как и аресты сотен других изгнанников, был произведен в «профилактических» целях. Евгению Васильевичу не было суждено узнать, что его брат будет вывезен в СССР и приговорен к 20 годам заключения. В 1955 году, после смерти Сталина, ему позволят вернуться в Румынию. Однако три года спустя уже румынские коммунистические власти приговорят Н. В. Саблина, которому шел 78‐й год, к 28 годам заключения за «деятельность против общественного строя». Он умрет в тюрьме в 1962 году на 82‐м году жизни.
Столкновение с реальной советской политикой быстро заставило протрезветь большинство эмигрантов и убедило их, что эволюция сталинского режима существовала лишь в их воображении.
Саблин, пока позволяло здоровье, продолжал верой и правдой служить соотечественникам. Инсульт вывел его из строя на несколько месяцев, однако, несколько оправившись после удара, он вновь писал ходатайства в Home Office, хлопотал о российских изгнанниках. Благодарные «подопечные» устроили 17 августа 1948 года скромное празднование 50-летнего служебного юбилея Саблина: 17 августа 1898 года выпускник Александровского лицея впервые переступил порог Министерства иностранных дел.
2 мая 1949 года Е. В. Саблин скончался.
В одном из последних писем Б. И. Элькину, от 8 августа 1948 года, как бы чувствуя приближение конца и подводя итог своей деятельности, Саблин писал, что находит «одно утешение»: он неизменно защищал интересы соотечественников.
«Первая леди» лондонской эмиграции
(А. В. Тыркова)
[1007]
По случаю своего 70-летия 26 ноября 1939 года Ариадна Тыркова-Вильямс получила много поздравлений из разных стран. Одно из них прислала из Парижа Тэффи: «Вы самая умная, самая талантливая и самая сильная духом женщина, которую довелось мне встречать на моем жизненном пути, — признавалась популярнейшая писательница русской эмиграции, — прошу Вас верить в искренность моих слов, я ведь не очень щедра на восторги…»
Такие слова из уст скептической и язвительной Тэффи дорогого стоят. Впрочем, в своих восторгах она была не одинока. Художнику Мстиславу Добужинскому, встречавшему Тыркову еще в блистательном Санкт-Петербурге эпохи Серебряного века, она запомнилась как «необыкновенно красивая женщина с огненными глазами и горячей речью».
Более 20 лет провела Тыркова в Англии. Прибыла она сюда в марте 1918 года, имея за плечами жизнь, которой, по насыщенности событиями и страстями, могло бы хватить на десятерых. Вряд ли кто-нибудь, и прежде всего она сама, мог бы подумать, что судьба отведет ей еще почти полвека, что пройдут они в трех странах — Англии, Франции и США, что главные ее книги еще только будут написаны…
Жизнь Ариадны Владимировны Тырковой почти пополам разделяется на российский и эмигрантский периоды. Она родилась в помещичьей семье в Новгородской губернии. Ее предки получили вотчину еще за участие в походах воеводы Скопина-Шуйского в период Смутного времени, закончившегося воцарением Романовых. Жизнь поначалу складывалась вполне традиционно. После окончания гимназии в Петербурге студентка математического отделения Бестужевских курсов в возрасте 21 года вышла замуж за инженера-кораблестроителя Адольфа Бормана, родила двоих детей — сына Аркадия и дочь Соню.
Первые годы положение жены успешного инженера ее увлекает. Борманы много выезжают, бывают в театрах, танцуют. Однако, почти как в сказке, через «магические» семь лет Ариадна Тыркова резко меняет свою жизнь. Ей не хочется быть только «женой своего мужа». Молодая женщина разводится с мужем и, оставшись с двумя детьми на руках, начинает зарабатывать средства к существованию литературным трудом: Тыркова публиковала статьи и фельетоны в провинциальных газетах. «Печатали охотно, платили мало», — подытожила она позднее начало своей журналистской деятельности.
Однако со временем она становится все более популярным автором, читатели уже ждут фельетонов А. Вергежского (псевдоним Тырковой). Постепенно она пробивается и на страницы столичной печати. Однако успешную журналистскую карьеру прервали политические страсти. Она пошла на демонстрацию в поддержку студентов, была арестована на улице и просидела в тюрьме десять дней. В протоколе о ее освобождении, составленном жандармским офицером, говорилось: «Десять дней сидения в Литовском Замке зачесть наказанием за праздное любопытство».
Следующий арест в 1903 году был уже отнюдь не только за любопытство — Тыркову арестовали на границе за провоз в Россию нелегального издания либералов — газеты «Освобождение». Ее судили и приговорили к 2,5 года тюремного заключения. Получив отсрочку по состоянию здоровья, Тыркова бежала за границу, прихватив с собой обоих детей. Что привело ее в оппозиционный лагерь? Полвека спустя, после Второй мировой войны она писала в своей книге воспоминаний:
Теперь, после того, что терпит Европа, чем болеет Россия, я иначе отношусь ко многому, что тогда происходило, в чем я так или иначе участвовала. Мне виднее стали наши слабости, ошибки, заблуждения. Но я не отрекаюсь от своего прошлого, от основных идеалов права, свободы, гуманности, уважения к личности, которым и я по мере сил служила.