Эрагон. Наследие - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Паолини cтр.№ 241

— Как-то странно эти драконы ухаживают друг за другом, — заметил Эрагон. — Нежности у них маловато.

— А ты бы хотел, чтобы они нашептывали друг другу на ушко стихи и целовались?

— Да нет…

Одним движением Сапфира отшвырнула от себя Фирнена и слегка попятилась. Потом взревела и стала скрести землю когтями передних лап, и тогда Фирнен, подняв голову к небесам, выпустил из пасти трепещущий язык зеленого огня в два раза длиннее его собственного тела.

— Ого! — воскликнула Арья с явным удовлетворением.

— Что?

— Да он же впервые выдохнул пламя!

Сапфира тоже выдохнула длинную ленту огня — Эрагон чувствовал его жар даже на расстоянии пятидесяти футов, — а затем подпрыгнула и взвилась в небо, стрелой поднимаясь все выше и выше. Фирнен последовал за ней.

Эрагон стоял рядом с Арьей и смотрел, как два сверкающих дракона взмывают в небеса, описывая спирали и выпуская из пасти языки пламени. Это было впечатляющее зрелище: дикое, прекрасное, немного пугающее. Эрагон наконец понял, что стал свидетелем древнего естественного ритуала, одного из тех, которые подсказывает сама природа, без которого земля опустела бы и умерла.

Его мысленная связь с Сапфирой стала совсем слабой, поскольку расстояние между ними все увеличивалось, но он по-прежнему чувствовал жар ее страсти, который заслонял все прочие ее мысли. Ею руководила теперь лишь та инстинктивная потребность, которой подвластны все живые существа, даже эльфы.

Драконы вскоре превратились в две сверкающие звездочки, вращавшиеся друг вокруг друга в безбрежном просторе небес. Но хоть они и были очень далеко, Эрагон все еще воспринимал отдельные мысли и ощущения Сапфиры. Несмотря на то что Элдунари не раз делились с ним своими любовными воспоминаниями, он не сумел все же скрыть смущения: щеки у него разгорелись, кончики ушей стали багровыми, а на Арью он и вовсе смотреть не мог.

Она тоже, по всей видимости, находилась под воздействием тех чувств, которыми были охвачены драконы, хотя и реагировала на это иначе. Она смотрела вслед Сапфире и Фирнену со слабой улыбкой, и глаза ее сияли ярче, чем обычно, словно это зрелище наполняло ее гордостью и счастьем.

Эрагон вздохнул, присел на корточки и принялся рисовать что-то на земле стебельком травы.

— Ну, много времени это не заняло, — сказал он.

— Нет, не заняло, — эхом откликнулась Арья.

Он продолжал рисовать, а она по-прежнему стояла возле него, и оба молчали. И вокруг тоже стояла полная тишина, если не считать легкого шелеста ветерка.

Наконец Эрагон осмелился поднять на Арью глаза, и она показалась ему еще красивей, чем прежде. Но он сейчас видел в ней не только прекрасную женщину, но и надежного друга и союзника, который спас его от Дурзы, сражался с ним бок о бок в бесчисленных битвах, вместе с ним терпел страшные пытки в тюрьме Драс-Леоны, сразил копьем Даутхдаэрт огромного черного дракона Шрюкна.

Он как-то сразу вспомнил все, что Арья рассказывала ему о своем детстве и юности в Эллесмере, о сложных взаимоотношениях с матерью и о тех причинах, которые заставили ее покинуть Дю Вельденварден и стать послом эльфов. Он вспомнил о той боли и обидах, которые ей пришлось терпеть — отчасти по вине ее матери, а отчасти в связи с тем, что она оказалась как бы в изоляции среди людей и гномов. Вспомнил о вечном ее одиночестве, которое стало еще мучительней с тех пор, как она потеряла Фаолина, а потом угодила в лапы к Дурзе, который пытал ее в темницах Гилида.

Все это как-то сразу пришло ему в голову, бередя душу, и он испытал глубокое чувство единства с Арьей и глубокую печаль, связанную со скорым расставанием. Внезапно ему страстно захотелось запечатлеть ее такой, какой видит в эти мгновения.

И пока Арья задумчиво смотрела в небо, Эрагон отыскал подходящий камень — похоже, это был обломок слюдяного пласта, торчавший из земли, — и, стараясь как можно меньше шуметь, пальцами выкопал камень из земли и старательно его обтер.

Несколько мгновений потребовалось ему, чтобы вспомнить те заклинания, которыми он уже однажды пользовался, и приспособить их для извлечения из земли нужных ему красок. Почти одними губами он произнес нужные слова, составляя заклятие.

На поверхности камня что-то шевельнулось, как рябь на мутной воде, и на нем стали расцветать самые разнообразные цвета — красный, синий, зеленый, желтый, — складываясь затем в определенные линии и формы, перетекая друг в друга, смешиваясь, давая более сложные оттенки, и через несколько мгновений на камне возникло изображение Арьи.

Эрагон остановил действие чар и некоторое время изучал созданный им фейртх. Он был вполне удовлетворен увиденным — изображение показалось ему вполне честным, правдивым, в отличие от того фейртха, который он когда-то давно попытался создать в Эллесмере. Этот портрет Арьи имел глубину и смысл, которых тот, первый, был начисто лишен. Это был отнюдь не идеализированный ее образ, особенно в том, что касалось композиционного решения, и Эрагон был горд тем, что сумел уловить столь многие особенности ее характера. В этом фейртхе ему удалось как бы суммировать все, что он о ней знал, все темные и светлые стороны ее души, которые стали ему известны.

Он позволил себе еще немного порадоваться, а потом размахнулся, собираясь разбить осколок слюды о камни, и услышал, как Арья сказала: «Кауста!» — и камень, описав в воздухе дугу, опустился ей на ладонь.

Эрагон открыл было рот, собираясь объясниться и попросить прощения, но передумал и ничего не стал говорить.

Держа фейртх перед собой, Арья долго и внимательно на него смотрела, а Эрагон не менее внимательно наблюдал за нею, пытаясь понять, что она чувствует.

Прошла долгая и весьма напряженная минута.

Потом Арья опустила фейртх, и Эрагон протянул руку, намереваясь отобрать у нее камень, но она и не подумала его ему отдать. Она выглядела странно взволнованной, даже, пожалуй, встревоженной, и сердце у Эрагона упало: значит, его фейртх ее огорчил!

А она, глядя ему прямо в глаза, вдруг сказала на древнем языке:

— Эрагон, хочешь, я назову тебе мое истинное имя?

От такого предложения он попросту онемел и смог лишь кивнуть, настолько был потрясен. Но потом все же заставил себя проявить должную учтивость.

— Это была бы великая честь для меня, — с трудом вымолвил он.

Арья шагнула к нему, приложила губы к самому его уху и едва слышным шепотом назвала ему свое истинное имя. И когда она его произнесла, оно так и зазвенело в душе Эрагона. И он вдруг понял, что отчасти уже знал это имя, хотя в нем содержалось и много такого, что очень его удивило. И главное, он понял, почему Арье было так нелегко поделиться своим именем с кем-то еще.

Затем она снова чуть отодвинулась от него, явно ожидая, что он скажет, лицо ее казалось совершенно бесстрастным, как маска.

Ее имя вызвало в душе Эрагона множество вопросов, но Он понимав, что сейчас не время задавать их. Скорее, нужно было заверить Арью, что его мнение о ней ничуть не изменилось, что оно по-прежнему необычайно высокое. Наоборот, то, что он только что о ней узнал, лишь усилило его любовь к ней, ибо он понял истинный масштаб ее самоотверженности и приверженности долгу. Он понимал сейчас одно: если бы он неправильно воспринял ее имя или — хотя бы невольно — посмел ляпнуть что-нибудь не то, их дружбе пришел бы конец. И он, глядя Арье прямо в глаза, сказал тоже на древнем языке: