— В таком случае, почему же вы теперь решили этой тайной поделиться чуть ли не со всеми? — раздраженно спросил Оррин. — Ведь вы могли бы участвовать в сражении, ничем себя не обнаруживая.
Эрагон не стал отвечать ему. Вместо этого он рассказал, как они летели на Врёнгард, как попали в бурю и что увидели, поднявшись выше облаков. Арью и Блёдхгарма, похоже, более всего заинтересовала именно эта часть истории, а вот Орику явно стало не по себе.
— Барзул! До чего же неприятным оказалось это путешествие! — воскликнул он. — У меня просто мороз по коже, когда я себе это представляю. Для гнома самое подходящее место — это земля, ее глубины, а вовсе не небо.
«Согласна», — мысленно сказала ему Сапфира, и Орик, невольно услышав ее, подозрительно нахмурился и стал задумчиво крутить конец своей заплетенной в косу бороды.
А Эрагон возобновил свое повествование и рассказал о том, как он, Сапфира и Глаэдр проникли в Свод Душ, однако воздержался от того, чтобы объяснять, что для этого от них потребовалось. А когда он сообщил об Элдунари, спрятанных в Своде Душ, вокруг воцарилось потрясенное молчание.
Затем Эрагон сказал:
— Откройте свои мысли.
И через мгновение воздух вокруг словно наполнился шепотом; Эрагон явственно ощущал присутствие Умаротха и других скрытых от глаз драконов.
Эльфы зашатались, Арья упала на колени, прижимая руку к виску, словно ее ударили. Орик издал вопль и стал озираться с широко раскрытыми от изумления глазами. -А Роран, Джормундур и Оррин застыли на месте.
Королева Имиладрис медленно опустилась на колени, приняв почти ту же позу, что и ее дочь, и Эрагон услышал, как она мысленно ведет разговор с драконами, приветствуя многих, как старых друзей, и называя их по именам. Блёдхгарм вел себя примерно так же. Несколько минут продолжался весьма оживленный обмен мыслями между драконами и эльфами, и Эрагон, желая защитить себя от этой какофонии звуков и образов, поставил мысленный барьер, отошел в сторону и уселся на переднюю лапу Сапфиры, пережидая, когда утихнет этот взрыв всеобщего энтузиазма. Особенно сильно его сообщение подействовало на эльфов: Блёдхгарм смотрел перед собой с выражением неземной радости и удивления; Арья все продолжала стоять на коленях, и Эрагону показалось, что он видит у нее на щеках дорожки слез; Имиладрис была вне себя от счастья и восторга, и Эрагон впервые с тех пор, как он с ней познакомился, видел ее по-настоящему счастливой.
Потом Орик, встряхнувшись и словно приходя в себя после крепкого сна, сказал, глядя куда-то мимо Эрагона:
— Клянусь молотом Морготала, это будет новым поворотом в развитии событий! С их помощью мы ведь, пожалуй, и впрямь сможем прикончить Гальбаторикса!
— А раньше ты считал, что не сможем? — вкрадчиво спросил Эрагон.
— Нет, конечно, я и раньше думал, что сможем, только теперь у меня уверенности куда больше.
Роран тоже встряхнулся, точно со сна.
— Я и не… Я знал, что ты и эльфы стали бы сражаться изо всех сил, но я не верил, что вы можете победить. — Он посмотрел Эрагону прямо в глаза. — Гальбаториксу удалось победить и погубить стольких Всадников, а ты один, да и опыта у тебя пока маловато. Если честно, наша победа казалась мне почти невозможной.
— Я знаю.
— А вот теперь… — В глазах Рорана появилось какое-то волчье, хищное выражение. — Теперь у нас есть шанс!
— О да! — сказал Джормундур. — И только подумайте: нам больше не нужно так уж тревожиться насчет Муртага. Теперь он вам с Сапфирой и со всеми этими… бывшими — драконами не соперник!
Эрагон побарабанил пятками но лапе Сапфиры и ничего не ответил. Насчет Муртага у него имелись свои соображения. Ему почему-то совсем не хотелось обсуждать, как будет лучше его убить.
Затем заговорил Оррин:
— Умаротх сказал, что вы выработали некий план сражения. Ты намерен поделиться им с нами, Губитель Шейдов?
— И я бы хотела послушать, — сказала Имиладрис, хотя и куда более доброжелательным тоном.
— И я, — сказал Орик.
Эрагон некоторое время смотрел на них, потом кивнул и сказал, обращаясь к Имиладрис:
— Твоя армия готова к бою?
— Готова. Долго же мы ждали этого момента. Но теперь месть близка!
— А вардены? — Этот вопрос Эрагон адресовал Оррину, Джормундуру и Орику.
— Мои кнурлан рвутся в бой, — провозгласил Орик.
Джормундур, глянув на короля Оррина, пожал плечами и сказал:
— Люди, конечно, устали, да и еды в лагере маловато, но воля их тверда.
— А как ургалы?
— Ургалы рвутся в бой.
— В таком случае мы идем на штурм.
— Когда? — спросил Оррин.
— На рассвете.
Некоторое время все молчали. Первым заговорил Роран:
— Легко сказать, да сделать трудно. И как же мы этот штурм начнем?
Эрагон объяснил. Когда он умолк, вокруг воцарилась тишина. Роран присел и принялся что-то чертить на земле указательным пальцем. Потом сказал:
— Это очень рискованно.
— Зато смело! — возразил Орик. — Очень смело!
— А безопасных путей у нас больше и не осталось, — поддержал его Эрагон. — Если удастся застать Гальбаторикса врасплох — и выиграть несколько мгновений, — этого будет достаточно, чтобы чаша весов качнулась в нашу сторону.
Джормундур потер подбородок.
— А почему бы сперва не убить Муртага? Почему ты не хочешь сперва прикончить его и Торна, раз у нас есть такая возможность?
— Потому, — ответил Эрагон, — что Гальбаторикс тогда узнает о них. — И он махнул рукой в сторону скрытых ото всех глаз Элдунари. — И мы потеряем свое главное преимущество — внезапность.
— А почему ты вдруг решил, что эта девчонка, эта маленькая ведьма, станет тебе помогать? — неприязненным тоном спросил Оррин. — Что-то раньше она к этому отнюдь не стремилась.
— На этот раз она нам поможет! — твердо пообещал Эрагон, хотя в душе вовсе не был так уж в этом уверен.
Оррин что-то пробурчал.
Затем в разговор вступила Имиладрис:
— Эрагон, на мой взгляд, это замечательный план, но то, что ты предлагаешь, очень опасно. Ты действительно хочешь так поступить? Я спрашиваю не потому, что сомневаюсь в твоей преданности долгу или в твоей храбрости, а потому, что на такое можно было решиться только после долгих раздумий. Итак, ответь мне: ты действительно хочешь так поступить? Ты ведь понимаешь, чего это может стоить?
Эрагон не встал, но ответил ей твердо:
— Да, я хочу поступить именно так. Эта задача должна быть решена, и мы те, кому выпало ее решить. Какова бы ни была цена этого решения, нам теперь невозможно повернуть назад.