Он подернулся к ней, стоящей, и протянул руку в перчатке.
— Иди сюда, Насуада, дочь Аджихада. Смири свою гордыню, принеси мне клятву верности, и я дам тебе все, чего бы ты ни пожелала.
Она только усмехнулась и бросилась на него, вытянув вперед руки. Но вцепиться ему в горло она не успела: он исчез, превратившись в облачко черного тумана.
— Более всего на свете я хочу прикончить тебя! — крикнула она куда-то в потолок.
И ей ответил громкий голос Гальбаторикса, звучавший, казалось, со всех сторон одновременно:
— В таком случае ты останешься здесь, пока не осознаешь, что горько заблуждалась.
…Насуада открыла глаза. Она по-прежнему лежала на каменной плите со связанными руками и ногами; и страшные раны, нанесенные ей теми жуткими личинками, по-прежнему причиняли ей невыносимые страдания.
Она нахмурилась. Она что, была без сознания? Или в забытьи? Или все-таки действительно разговаривала с Гальбаториксом? Было так трудно отличить сон от яви…
Насуада вдруг заметила, что в углу зала толстый упругий кончик стебля плюща пробился сквозь разрисованные плиты облицовки, и они от этого даже потрескались. Затем рядом с этим первым побегом появились и другие; побеги, извиваясь, как змеи, вползали в зал откуда-то снаружи и растекались по иолу, покрывая его зеленым ковром.
Глядя, как побеги ползут к ней, Насуада засмеялась:
«Неужели это все, что он способен придумать? У меня каждую ночь сны бывают куда интереснее».
Словно в ответ на ее мысли, каменная плита под нею растаяла, и она оказалась на полу, а побеги хищного плюща, точно пытливые щупальца, мгновенно опутали ее всю, обвились вокруг ног и рук, удерживая их крепче любых кандалов. Насуада уже плохо видела, что творится вокруг, а побеги все множились, покрывая ее тело, и единственное, что она теперь слышала, это шуршание листьев плюща, напоминавшее сухой шелест сыплющегося песка.
Стало жарко и трудно дышать; она чувствовала, что ей с трудом удается наполнить легкие воздухом. Если бы она не знала, что эти побеги — всего лишь иллюзия, она могла бы уже впасть в панику. Однако она этого не сделала. Наоборот, плюнув куда-то в темноту, она громко прокляла Гальбаторикса. Прокляла далеко не в первый, но и не в последний раз, в этом она не сомневалась. Нет, она не доставит ему такого удовольствия — он никогда не узнает, что ему удалось поколебать ее душевное равновесие!
Свет… Золотые солнечные лучи лились на склоны округлых холмов, на которых разноцветными пятнами были разбросаны возделанные поля и виноградники. Насуада стояла на краю дворика под решетчатым навесом, увитым Цветущими вьюнками. Отчего-то побеги этих вьюнков показались ей знакомыми; они словно напоминали ей о чем-то крайне неприятном. На ней было красивое желтое платье. В правой руке она держала хрустальный бокал с вином, ощущая на языке густой вишневый привкус этого вина. С запада дул приятный легкий ветерок. В теплом воздухе по-домашнему пахло только что вскопанной землей…
— Ах, вот ты где! — услышала она у себя за спиной голос Муртага и обернулась к нему.
Он широкими шагами приближался к ней со стороны их чудесного сельского дома и тоже держал в руке бокал с вином. Муртаг был в красивой черной блузе и дублете из красно-коричневого атласа, отделанного золотом. С мягкого ремня свисал кинжал с инкрустированной самоцветами рукоятью. Отчего-то ей показалось, что волосы у него длиннее, чем ей помнилось; и сам он был как-то спокойней, уверенней, чем прежде. Таким она его еще никогда не видела. Эта его спокойная уверенность и падавший ему на лицо свет делали его облик на редкость привлекательным, пожалуй, даже благородным.
Муртаг подошел к ней и положил руку на ее обнаженное плечо. И ей этот интимный жест показался совершенно обычным.
— Что ж ты, шалунья, бросила меня на растерзание лорду Ферросу с его бесконечными историями? Я добрых полчаса не мог от него отделаться! — Он умолк, посмотрел на нее более внимательно, и выражение его лица стало озабоченным. — Ты что, плохо себя чувствуешь? Что-то ты бледная сегодня…
Насуада открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Да она и не знала, как ей на все это реагировать.
Брови Муртага сдвинулись:
— У тебя был очередной приступ, ведь так?
— Я… я не знаю… я не помню, как попала сюда и как… — Она запуталась и увидела, какая боль отразилась в глазах Муртага, но он постарался побыстрее скрыть эту боль, обнял ее за талию и стал вместе с нею смотреть на покрытые виноградниками склоны холмов. Затем одним глотком осушил свой бокал и тихо сказал:
— Я понимаю, все это для тебя непривычно… Но ведь уже не впервые случилось, и ты… — Он горестно вздохнул и покачал головой. — Что последнее ты помнишь? Тирм? Аберон? Осаду Китхри?.. Тот подарок, что я сделал тебе в ту ночь в Эоме?
И Насуаду вдруг охватило жуткое ощущение неуверенности.
— Урубаен, — прошептала она. — Зал Ясновидящей. Вот что я помню.
И она почувствовала, как вздрогнула обнимавшая ее рука Муртага. Но на лице у него ничего не отразилось.
— Урубаен… — повторил он и посмотрел на нее. — Насуада… с тех пор прошло уже восемь лет…
«Нет, — думала она. — Этого не может быть». Но тем не менее все, что она видела и ощущала, казалось ей абсолютно реальным. То, как шевелились волосы на голове Муртага, когда их касался ветер; запах полей; то, как льнула нежная ткань платья к ее коже — все это казалось именно таким, каким и должно быть. Но если она действительно там, то почему Муртаг не убедит ее в этом, проникнув в ее мысли, как делал это и прежде? Неужели он забыл? Хотя, конечно, если с тех пор промелькнуло уже восемь лет, он мог и забыть о том обещании, которое дал ей давным-давно в зале Ясновидящей.
— Я… — начала было Насуада, и тут женский голос окликнул ее:
— Госпожа!
Она оглянулась через плечо и увидела пухленькую девушку-служанку, спешившую к ней от дома; белый фартук служанки так и хлопал на ветру.
— Госпожа, прошу прощения за беспокойство, — сказала девушка и сделала книксен, — но дети надеялись, что вы посмотрите, какое представление они приготовили для гостей.
— Дети… — растерянно прошептала Насуада. И снова посмотрела на Муртага. В его глазах блестели слезы.
— Да-да, — подтвердил он, — дети. У нас их четверо. Все крепкие, здоровые, полные самых лучших намерений.
Насуада вздрогнула, не в силах скрыть охватившие ее чувства. Она ничего не могла с собой поделать. Потом гордо вскинула подбородок и сказала:
— Покажи мне то, что я позабыла. Покажи мне, почему я это позабыла.
Муртаг улыбнулся ей с каким-то странным чувством, похожим на гордость.
— С огромным удовольствием! — сказал он и поцеловал ее в лоб. Затем взял у нее из рук бокал, отдал оба их бокала горничной. А ее, Насуаду, взял за руки, закрыл глаза и склонил голову.