Предводители этих «ватаг» именовались «ватманами», а впоследствии атаманами. Основанные повольниками общины, по примеру Новгорода и Пскова, управлялись «вечем», т. е. народным «кругом», где каждый гражданин имел равный голос со всеми. После разгрома Хлынова Иваном III, 1489 г., большая часть его граждан, жаждавших свободы и независимости, ушла на Северную Двину, Каму и вниз по Волге; другая часть была расселена по московским областям.
Хлынов был большой торговый город, управлявшийся вечем и имевший свой вечевой колокол.
Духовенство Хлынова, избираемое вечем, было совершенно независимо как от новгородской, так и московской митрополий. Московский митрополит Геронтий, современник Ивана III, в 1471 г. писал про вятчан, что «он не знает даже, кто там духовенство». Ушедшие вверх по Каме новгородцы основали г. Елабугу среди покоренных ими вотяков; двинувшиеся же вниз по Волге могли только поселиться в таком месте, где бы они могли добывать средства к существованию, т. е. иметь торговые сношения, запасы хлеба и огнестрельные снаряды. От устья Камы до нынешнего Симбирска весь горный берег в то время был занят воинственными мордовскими племенами и черемисами; места же от Самары до Оренбурга заняты были кочующими башкирами; горный берег нынешней Саратовской губернии до Балашова занимала та же мордва, а ниже г. Саратова до Камышина, изрезанный крутыми оврагами и поросший лесами, неудобный для кочевья берег был свободен от поселений. Ниже Камышина до Астрахани кочевала Золотая Орда.
Из этого краткого обзора видно, что пространство, занимаемое ныне г. Камышином, было самое удобное и безопасное для поселения новгородцев, ушедших из Хлынова. Действительно, местность эта представляет высокое плато, ограниченное огромными оврагами в 40 саж. глубины, а потому имеет вид как бы природного городка, в котором можно было защищаться и откуда производить нападения. На запад плато это понижается, переходит в волнистую возвышенность, поросшую кустами, а прежде дремучим лесом, и вступает в Донскую область, где течет р. Иловля и где в XV в. были уже поселения и церкви, подчиненные епископу Сарайскому. Пространство между р. Иловлей и Урюпином, крайним пограничным пунктом рязанских укреплений, было раньше занято, судя по сохранившимся в архиве Саратовской Духовной Консистории антиминсам, также христианским населением. Верховье р. Иловли почти соприкасается с верховьями р. Арчеды, впадающей в Медведицу, а между Медведицей и Бузулуком есть небольшая речка Перевозинка, как бы соединяющая эти две реки. По Бузулуку, мимо нынешней Алексеевской станицы, можно попасть в р. Хопер, а оттуда Хопром вверх до Урюпина или же до р. Тишанки, скрывающейся в лесистых горных местах. Название речки Тишанки встречается еще ниже впадения реки Иловли в р. Дон; вершина этой второй речки переходит в Саратовскую губернию и принимает в себя речку Лазную, узенькую, но удобную весной для перевала лодок через овраг, граничащий с р. Волгой.
Вот в этих-то местах, согласно памяти народной, выраженной в песне волжско-донской вольницы — «Как пониже-то, братцы, было города Саратова, а повыше-то было города Камышина, протекала Камышинка река»… и нужно искать первые становища хлыновцев, бежавших от порабощения московских князей. Торговые караваны давали случай этой вольнице приобретать «зипуны», а пограничные городки враждебных Москве рязанцев служили местом сбыта добычи, в обмен на которую новгородцы могли получать хлеб и порох.
Иван III, зная предприимчивый характер этой удалой вольницы, поселившейся за пределами его владений, вблизи окраин враждебного ему княжества Рязанского, зорко следил за движениями этой горсти людей, не пожелавших ему подчиниться. Чтобы предупредить сношения рязанцев с этой вольницей, Иван III напоминал своей сестре, вдовствующей рязанской княгине Агриппине, не пускать ратных людей дальше Рясской переволоки, «а ослушается кто и пойдет само дурью на Дон в молодечество, их бы ты, Агриппина, велела казнити».
Иван III не ошибся, придавая в своих политических соображениях большое значение новому, поселившемуся на границах Рязанской области враждебному ему элементу, так как со смертью Агриппины Рязанское княжество, по замыслам великого князя, должно быть присоединено к Москве. Присоединение это и состоялось при Василии III в 1517 г.
При движении на Дон с Днепра черкасов, белогородских и старых азовских казаков новгородцы спустились вниз по этой реке до самого Азова, смешались с другими казацкими общинами и таким образом положили основание «Всевеликому Войску Донскому», с его древним вечевым управлением.
Казаки-новгородцы на Дону — самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, рослы, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым хрящеватым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от темно-русых до черных; на усах и бороде светлее, волнистые. Казаки этого типа идут в гвардию и артиллерию
[246].
Говор современных новгородцев, в особенности коренных древних поселений, во многом сходен с донским, жителей 1-го и 2-го Донских округов
[247]. Как те, так и другие звук щ не выговаривают, а заменяют его двойным ш, например: ишшо, ишшобы, пешшаный, пешшинка, што (что), пишша и пишта (пища) и проч. Вместо жд всегда почти употребляют: Рожество, одежа, надежа (надежда), дож и проч. Вместо к всегда х, в словах: хрешшенье, дохтур и др. Также: скусно, свиток и твиток (цветок), сумлеваться, сусед, укунуться, анагдась, глыбоко, быдто, кружовник, ослобонить, некрут, антиллерия, дака (дайка), ухи, польга (польза), слухать, верьх и верьхи (верхом), молонья (молния), женыпина, болесть, ужасть, жисть, скупердяй, панафида (панихида), трухмал, лясы точить, ну те к ляду, сиверка, сивер, исть (есть) и др. Новгородцы лучше, чем москвичи, знали древние сказания о начале Руси и ее славных витязях-богатырях. Язык их деловых бумаг, как и старых донских казаков, чище московского и отличается от последнего как чистотой, так и образностью выражений.
Новгородцы также занесли на Дон названия: атаман, стан, ватага, ильмень (общее название большого чистого озера) и др. Кроме того, многие донские станицы и хутора носят чисто новгородские названия: Ярыженская (от ярыжки и ярыга — наемные люди и бездельники); Багаевская (одноименные села по пути движения древних новгородцев в губерниях: Казанской, Вятской и др.); Ведерниковская, ныне переименованная вместе с Бабской в Константиновскую (в губерниях: Вятской, Пермской, Нижегородской, Смоленской и др.); Михалевская, ныне Николаевская станица (в Псковской губ. 21 селение и 3 деревни); Каргальская — Каргалы на Каме; Гундоровская — села в Архангельской, Вятской и Самарской губ. Хутора и фамилия Черевков — село Черевково, Сольвычегодского уезда, на Северной Двине, древнее поселение новгородцев — ушкуйников; жители отличаются предприимчивым и энергичным характером, не знавшие никогда крепостного права. Древний новгородский погост Ягриш Архангельской губер., близ погоста Верхотоимского, отличается самыми жгучими брюнетками севера. Погост этот упоминается еще в завещании Ивана III. Станица Раздорская, древняя столица донского казачества, также звучит чем-то новгородским; слово «раздоры» — излюбленное выражение во всех новгородских актах, постоянные жалобы на «раздоры», т. е. несогласия.