Рязанские казаки в истории России играли весьма видную роль, делая разъезды вниз по Дону и шаг за шагом отстаивая у татар каждую пядь родной им земли. При покорении Казани Иоанном IV их участвовало до 7 тыс.
С 1468 г. стали упоминаться в наших летописных сказаниях казаки московские
[148].
В пределах древнего княжества Северского, во всех главных и пограничных городах, как то: Чернигов, Новгороде-Северском, Стародубе, Путивле, Рыльске и других, появились свои казаки под наименованием украинских, северских или севрюков
[149].
С 1491 г. упоминаются казаки мещерские или городецкие. С 1474 г. в Крымской орде
[150], с 1491 г. в царстве Казанском, с 1502 г. — Астраханском, до 1471 г. — в Азове
[151]. С 1515 г. появляются на сцену казаки Белгородские, стан которых располагался близ Аккермана, у Днестровского лимана, в нынешней Бессарабской губ.
[152], потом в Очакове, у чуваш, черемис, мордвы, в Соловках при архимандрите Филиппе, впоследствии митрополите московском, и в других местах. В крымских генуэзских колониях, Каффе и др. и в их окрестностях также были казаки, выходившие на добычу в Поле и нападавшие на татарские улусы. Казаки эти, однако, не принадлежали к итальянским гарнизонам и вообще не входили в состав этих общин. Так, например, в Записках Одес. общ. истории и древностей (т. V стр. 613) приводится заметка, поставленная на полях древнегреческого синоксаря г. Судгеи (Судака) и относящаяся к 1307–8 году, об убийстве казаками молодого человека (был заколот) Альмальчи, сына Самака, вероятно магометанина.
В Уставе для генуэзских колоний на Черном море, изданном в Генуе в 1449 г., также говорится о казаках, нападавших на татар и угонявших у них скот
[153].
Таким образом, с принятием татарами магометанства казачьи общины из Приазовья и придонских степей разбросались по всем украинам великой Русской земли, до Новгорода и Соловецких островов. Но главные силы их сосредоточились по пограничным с татарами местностям, в княжествах Рязанском, по верховьям Дона, Северском, по верховьям Донца, и по Днепру. Отсюда они стали вести наступательную войну с магометанами, отстаивая каждый шаг дорогой им родины.
Это расселение и внедрение в Русь казачества дало повод нашему историку С. М. Соловьеву высказать свое положение, что казачество составляло слой русского общества, некогда распространенный по всей России; что еще в XVI в. казаками звали наемных рабочих, батрачивших по крестьянским дворам, людей без определенных занятий и постоянного местожительства. Историк Ключевский пошел дальше и высказал предположение, что пограничное казачество сложилось из класса людей, с оружием в руках уходивших в степь для рыбного и звериного промысла; что этим людям, при постоянных столкновениях с такими же добычниками татарами, усвоено было татарское название «казаков», вольных бездомных батраков; что первоначальной родиной русского казачества можно признать линию пограничных со степью русских городов, шедших от средней Волги на Рязань и Тулу, потом переламывавшуюся круто на юг и упиравшуюся в Днепр по черте Путивля и Переяслава; что вскоре казачество сделало еще шаг в своем наступлении на степь, — то было время ослабления татар, разделение Орды. Городовые казаки и прежде всего рязанские стали оседать военно-промысловыми артелями в открытой степи, в области верхнего Дона. Донских казаков, говорит далее Ключевский, едва ли не следует считать первообразом степного казачества. По крайней мере, во второй половине XVI в., когда казачество западное только еще начинало устрояться в военное общество, донское является уже устроенным. В состав его входили и крещеные татары
[154].
Таким образом, по Ключевскому выходит, что грозное казачество возникло как-то так, само собою, из рыболовов и звероловов, сгруппировавшихся в военно-промысловые артели и ставших наступательно действовать на татар. Эти историки забывают, что народы и притом «особенные», как выразился еще Рубруквис в половине XIII в., не падают с неба и не создаются искусственно. Всякое проявление жизни народной имеет преемственную связь с минувшими историческими событиями. И шаг за шагом, звено за звеном, события эти тянутся закономерно, без скачков, одно за другим на протяжении всей истории народов. Чтобы объяснить какое-либо историческое явление, нужно найти его причину и первопричину, иначе говоря, изучить жизнь предшествовавших народов во всех ее проявлениях и найти между предыдущими и последующими событиями естественную, но не искусственную связь.
Отряд Рязанских казаков в 1444 г. по глубокому снегу прилетел на лыжах, вооруженный саблями и копьями, и напал вместе с московскими ратниками на зимовавших там татар. Откуда взялся этот отряд, кто его сформировал — история нам не объясняет. Но все знают, что копье и сабля — орудия не рыболовов и не звероловов, — это оружие войны, известное еще в древности у южных казацких народов, Гетов, алан и роксолан, а потом у казахов-Черкасов на Днепре.
Битва на берегу Листани, близ Переяславля Рязанского, была жаркая. Сопротивление, оказанное татарами, говорит историк Иловайский, достойно было лучших времен их славы. Они не сдавались в плен и были все перебиты. Наивные рассуждения об охотниках, рыболовах и звероловах тут неуместны. Казацкие общины могли пополняться подобными промышленниками и вообще людьми, жаждавшими свободы и славы, — это так. Казачество никому не запрещало вступать в его среду и идти в степь на борьбу с врагом христианства. Существование коренного самобытного казачества в придонских и приазовских степях для всех очевидно. К этому выводу пришел и известный русский историк И. Е. Забелин
[155]. Эту же мысль провел ученый-археолог А. А. Спицын в своих «Историко-археологических изысканиях», относящихся к Донскому краю и проливающих свет на его прошлое. Принимая в соображение существование русской Тмутаракани в XI и XII вв. и наличность города России в низовьях Дона, а также указание Рубруквиса на многочисленность славяно-аланского населения по среднему и нижнему течению Дона в 1253 г., Спицын пришел к выводу, что эти-то именно русские элементы и послужили ядром для создания донского казачества. Городки с христианским населением в XIV в. были и по Верхнему Дону, по pp. Вороне и Хопру. Развалины этих городков видел митрополит Пимен, плывший р. Доном весною в 1389 г. в Азов. К этим-то христианам и были посланы московскими митрополитами Феогностом между 1334 и 1353 г. и Алексеем около 1360 г. грамоты для укрепления их в вере. Грамота Феогноста адресована «К баскаком, и к сотником, и к игуменом, и к попом, и ко всем христианом Червленаго Яру и ко всем городом, по Великую Ворону». Грамота Алексея начинается так:
«Благословение Алексея, Митрополита всея Руси, ко всем христианом, обретающимся в пределе Червленого Яру и по караулом возле Хопор по Дону, попом и диаконом, и к баскаком, и к сотником, и к бояром»
[156].