– А может, навестим ее? – предложил он осторожно. – Ради этого я даже перед Бастельеро извинюсь за вчерашнее. Дункан, вам не обязательно, конечно, но если хотите…
Он не договорил и смешался, понимая, что ни скажи, все равно выйдет плохо. Слишком больно и для Айлин, и для Дункана. Неизвестно, что хуже, месяцами не видеть любимую женщину или навестить ее в доме человека, который хуже, чем враг. Того, кто даже не понимает, что держит Айлин в заточении! И если бы она хоть раз попросила о помощи, дала знать, что несчастлива, хоть пожаловалась…
– Благодарю за предложение, – помолчав, отозвался Дункан. – Но позвольте им не воспользоваться. Ваш визит наверняка доставит леди Айлин огромное удовольствие, а мой только разбередит еще не зажившие раны. Но можете не сомневаться, я очень благодарен и никогда не забуду…
Смотрел он при этом почему-то на Лучано, и тот улыбнулся чуть кривовато, будто что-то скрывая.
– Тогда идемте к Беа. – Аластор решительно поднялся из кресла. – Лу, ты можешь остаться. Тебе же вроде велели лежать в постели?
– Мне велели никуда не выходить без сопровождения! – запротестовал тот. – Рядом с таким опытным целителем я точно в безопасности! Провожу вас, а потом вернусь в постель, обещаю! Возьму что-нибудь почитать в библиотеке, попрошу синьору Катрину подогреть молока с булочками…
– Ладно, идем, – сжалился Аластор и цапнул последний рулетик из семги перед носом Флориморда, проводившего лакомство скорбным взглядом. – Тебя послушать, так ты от скуки умираешь! Дня не прошло, как переместился порталом из Итлии, подрался с убийцей, умер, вернулся с того света и поднял на ноги весь дворец! Вполне можно провести вечер в постели с теплым молоком и булочками!
– Не вижу ничего плохого в теплом молоке, – поддержал его Дункан. – Очень полезное питье, особенно в холодное время года. Уроженцы теплых стран с трудом привыкают к погоде Дорвенанта, хотя на севере, говорят, намного хуже. Лично я предпочитаю хотя бы выходные проводить в Арлезе, благо порталы снова доступны. Теплое море, виноградник…
– А дон Леон составляет вам компанию? – оживился Лучано, когда они вышли из королевского крыла в общие залы, разделяющие покои короля и королевы. – Кстати, передавайте ему привет!
– Непременно передам, – кивнул Дункан. – Разумеется, разделяет. И вообще считает, что в Арлезу я отправляюсь исключительно ради него. У него отличный мех, он бы и в Дорвенанте зимой не замерз, но терпеть не может снег и холод. Истинный арлезиец, что поделать! Ну и кошки, сами понимаете. Местные кошки не подходят ему по размеру, и Дон Леон ужасно страдает.
Две леди, разговаривающие у окна, повернулись к ним и присели в реверансе. Аластор на ходу кивнул им, потом еще кому-то, не вглядываясь в лица. Вот и поворот к покоям Беатрис. Отсюда видно окно ее спальни. Солнце скоро зайдет, но пока его янтарные лучи заливают мир золотистым светом, таким нежным и мирным… Если целители разрешат, можно пригласить Беа погулять в саду перед ужином. Хотя нет, ей вряд ли можно вставать. Какой же он болван, даже букет с собой не захватил!
– О, а я бы мог познакомить его с подходящей кошкой, – заулыбался Лучано. – Но для этого благородному дону придется посетить Итлию. Эту даму зовут Белена, и она снежно-белая…
– Ваше величество! Ваше… Кто-нибудь, скорее магов! Гвардию! Пошлите за его величеством!.. галерея! Она на галерее!
Мимо промчалась фрейлина из свиты Беатрис, за нею еще одна…
Похолодев, Аластор кинулся к окну, мимо которого они как раз проходили. Широкому окну, выходящему на маленький балкончик, откуда как раз открывался вид на галерею вокруг третьего этажа. «Во дворце по-королевски высокие потолки, – почему-то разом вспомнилось ему. – Каждый этаж – как два этажа у нас дома… А галерея еще приподнята. И сейчас там уже никто не гуляет, холодно. Особенно, когда северный ветер. Зачем Беа?..»
Он выскочил на балкончик, вцепился в перила, вгляделся… Одно пустое окно в галерее, второе, третье… Беатрис стояла на подоконнике четвертого. Высокое окно со стрельчатым верхом, плавно сужающимся до острия, темнело вокруг, будто рама старинного зеркала. И снова некстати вспомнилось про Темные Пути, выход на которые как раз в зеркалах… Да нет же! Не может она!
Где все?! Фрейлины? Охрана? Болваны придворные, которых везде полно, когда не нужно! Кто ее пустил на галерею?! Почему не остановили? Сердце молотило в сумасшедшем ритме, словно Аластор прямо сейчас мчался туда, где его жена стояла над брусчаткой двора на высоте в десять человеческих ростов. Но не успеть! Никак не успеть! Нужно пробежать весь второй этаж до выхода на галерею, потом…
И как же она была прекрасна! Феникс, волшебная птица из старых сказок! Ало-золотое платье развевалось на ветру, обвивало ее, словно огненные языки, огненными искрами вспыхивали рубины на запястьях, на шее, вот кроваво полыхнуло в волосах – шпильки? Нет, диадема. Ее любимые драгоценности, подарок Бастельеро…
– Ваше величество! – донесся из окна истошный крик какой-то дамы.
Дрожа от страха, Аластор задохнулся, зажал обеими руками рот и проклял дуру. Зачем орать?! Подойдите потихоньку, оттащите… Ведь стоит ей сделать одно-единственное движение…
Звонкий, но безумно заливистый, неостановимый смех полетел над застывшим в ужасе дворцом. С галереи он раздавался так ясно и громко, что даже заткни Аластор уши, слышал бы каждый звук.
Это смеялась Беатрис. Порыв холодного вечернего ветра пошевелил ало-золотую ткань ее платья, чудовищно похожего на флаг Дорвенанта. Закат залил лицо кровавым отблеском…
Всплеснув руками, словно крыльями, поднявшись на носочки, вытянувшись струной, она повернулась на узком подоконнике, словно танцуя…
И полетела вниз, не перестав смеяться. Прямо на брусчатку дворцового двора.
Аластор услышал чей-то крик и даже не понял, что кричит сам. Просто в горле вдруг встал колючий ком, стало трудно дышать. А в следующий миг его оттащили от перил, сгребли в охапку, прижали к чьему-то здоровенному телу и зашептали в самое ухо:
– Не надо, Аластор. Не смотри! Не смотри, мальчик мой… Все, уже все, слышишь? Ты ничего не мог сделать, ты не виноват… Запомни, ты – не виноват!
– Отпусти! – продолжал кричать Аластор, не понимая, кричит на самом деле, или это только кажется в жутком красно-золотом безмолвии, которым обернулся мир вокруг. – Дункан! Отпусти! Я должен! К ней! Да пусти же!!!
И лишь когда понял, что отпускать его никто не собирается, что биться бесполезно – это ему-то, с его огромной силой! – потому что объятия магистра крепче медвежьих, что ничего и правда сделать нельзя, потому что он опоздал, снова опоздал, как тогда на холме, как на проклятой лестнице, где его не было рядом, как сейчас… Лишь тогда он обмяк и зарыдал, уткнувшись лицом в плечо Дункана и не думая ни о чем, кроме одного – если бы он не отказался дать ей эту дурацкую клятву, Беатрис наверняка не сделала бы этого… Она разуверилась в его любви, она была больна, а эта глупая нелепая клятва… Ну почему он ее не дал?! Да он тысячу раз поклялся бы в чем угодно, только бы…