Маленькие дикари - читать онлайн книгу. Автор: Эрнест Сетон-Томпсон cтр.№ 14

– Ну да! Не каждый сможет. А я бы справился.

– С одним ножом? Хотел бы я поглядеть, как ты сделаешь себе типи! – засмеялся Ян и серьезно добавил: – Знаешь, Сэм, ведь мы же в индейцев играем, хорошо бы нам и вправду делать все только из того, что мы в лесу добываем. Давай станем сэнгерскими индейцами. Ты будешь вождь, и я тоже, – добавил Ян, не желая предлагать себя в вожди или быть в подчинении у Сэма. – Я – Маленький Бобр. А ты?

– Кровавая Грозовая Туча.

– Это плохо. Надо покороче и чтобы можно было нарисовать и сделать тотем.

– Какой самый хитрый зверь?

– Росомаха, кажется.

– Хитрее лисы?

– В книжке написано, что хитрей.

– Она сладит с бобром?

– Наверное.

– Хорошо, тогда я – Росомаха.

– Нет. Я не могу дружить с тем, кто побьет меня. Оставайся Дятлом. Это больше тебе подходит. Дятел хорошее дерево испортит, кору продолбит.

– Ну, это лучше, чем бобровать! – отрезал Сэм.

Слово «бобровать» имело свою историю. В Сэнгере считалось величайшим достоинством умение обращаться с топором. У старых поселенцев топор был единственным инструментом. Говорили даже, что некоторые жители «чуточку заточат топор и бреются им по воскресеньям».

Когда сын начинал самостоятельную жизнь, отец дарил ему хороший топор.

Чтобы надрубить дерево и повалить его в нужную сторону, необходимо знать много правил. И жители Сэнгера усваивали их чуть ли не с первого дня жизни. Бобры, как говорят, подгрызают дерево кругом, пока оно не свалится. Если дровосек неумело подрубал дерево, его занятие называли «боброваньем». И поэтому, если «работать, как бобр», считалось высшей похвалой, то «бобровать» дерево означало позор.

Потому-то насмешку Сэма мог оценить только житель Сэнгера.

Как только представился удобный случай, Ян собрался к бабушке Невилль.

– Иди без меня, – посоветовал Сэм, – она на тебя и не взглянет, если мы придем оба. Ты слишком здоров на вид.

И вот Ян, к своему удовольствию, пошел один. Как он ни любил Сэма, его смущала болтливость приятеля, а главное, Сэм всегда прерывал разговор на самом интересном месте.

Ян захватил с собой записную книжку и карандаши, а по дороге нарвал букет цветов и трав. На этот раз старушка приняла его совсем иначе.

– Входи, входи! – заговорила она. – Как поживаешь, как поживает твоя мать с отцом? Садись и расскажи, что поделывает тот негодный мальчишка, Сэм Рафтен.

– Он уже выздоровел, – ответил Ян и густо покраснел.

– Еще бы! Конечно, он здоров! Я-то знала, что поставлю его на ноги, и сам он знал это, и мать его знала, потому и позволила идти ко мне. Она что-нибудь сказала?

– Нет, бабушка, ничего.

– Вот негодная! Спасла ее сына, хоть они и ограбили меня, так даже «спасибо» не сказала, бессердечная! А ты зачем пришел ко мне? Это что у тебя, цветы? Люди могут порубить деревья, но цветы-то уж каждой весной снова вырастают, мои красавицы!

Ян протянул ей букет. Она вытащила аронник и стала рассказывать:

– Вот это печаль-трава. Некоторые зовут ее индейской репой. А я слыхала, как дети называли ее Джек-на-подставке. Не вздумай брать ее корень в рот – жжет как огонь. Индейцы вываривают из нее яд, а потом уж съедают. Лучше, чем с голоду помирать… А вот синий когош. Я его называю «судорожный корень». Ничего нет лучше при судорогах. Его пьют, как чай… Погляди-ка сюда. – И старушка вытянула желтый цветок. – Это мокасиновое растение, а вот умбил или «успокаивающий корень». Помню, дочка Ларри не хотела идти служить и очень плакала, глупая. Я дала ей выпить настою из этого корня, все и прошло. Его надо вырывать до того, как он зацветет. Ведь сила должна сгуститься в одном месте: или в цветке, или в корне. Я срываю его весной или осенью… А это еще что у тебя? Никак, заячья капустка? Наверняка шел мимо излучины. Она только там и растет.

– Да, – сказал Ян, – я там сорвал. Не спешите, бабушка, я хочу записать, что вы сказали про травы.

– Ну, у тебя целая книга наберется, – с гордостью сказала старушка, зажигая трубку. – Да к чему тебе это записывать? Ты лучше запомни.

Ян торопливо заносил в тетрадку все, что говорила старушка, но зарисовывать травы и коренья не успевал.

– А ты прилепи бумажки с названиями на самые корешки и спрячь их. Так делал доктор Кармартин, когда я его учила… Вот-вот, – кивнула она головой, когда Ян стал каждый стебелек обворачивать бумажкой с надписью.

– Ну и метла! – удивился Ян, увидав в углу символ порядка и чистоты.

– Она из бука. Ларри делает такие.

– А кто такой Ларри?

– Это мой мальчик. («Мальчику» было уже около шестидесяти лет.) Он делает их из синего бука.

– А чем? – спросил Ян, взяв метлу и пристально разглядывая ее.

– Ножом, конечно. Он мастер делать такие штуки. Возьмет черенок синего бука, настрогает на нем стружек, но не срезает их и ждет, пока они на конце завьются.

– Это как те палочки, которыми огонь разжигают, да?

– Вот-вот, как те самые, только здесь стружка подлиннее. Потом он выворачивает все стружки и связывает их кожаным ремнем. Никто лучше его не делал таких метел.

В эту минуту дверь открылась и вошла Бидди.

– Ян! Как хорошо, что ты пришел к нам! – обрадовалась девушка.

– Ты сегодня рано, – сказала старушка.

– Я шла другой дорогой, – ответила Бидди.

– Послушай, Бидди, давай оставим Яна обедать с нами. Правда, утки жареной мы не приготовили. Но голодным он от нас не уйдет. Бидди каждый день готовит мне обед, а иногда я и сама стряпаю. Накрой на стол, Бидди. А тебе я пока кое-что дам. – И старушка пошла к кровати, где среди серых простыней еще лежало полдюжины румяных яблок.

– Бабушка, а вы не боитесь ночевать здесь одна? – спросил Ян.

– Чего ж тут бояться? Один раз только разбойники заходили ночью. Я их спрашиваю: «Что вам от меня надо?» – «Деньги», – говорят. Это, значит, в округе болтали, что я свою корову продала. «Ну что ж, – говорю им, – я сейчас встану и помогу вам искать. Ведь я с прошлой осени больше цента в глаза не видела». – «Отдавай деньги, – твердят, – или убьем». – «Даже если бы вы попросили двадцать пять центов, – говорю, – и то ничего бы не дала. Нет у меня. Могу и смерть принять». И тут говорит один, ростом поменьше: «Разве ты не продала свою корову?» А я им: «Подите в сарай и посмотрите, там она. Только не люблю тревожить ее по ночам: шум подымет, заволнуется. Молоко плохое будет». И тут они оба как рассмеются! А низенький и говорит: «Послушай, бабка, мы тебя не тронем, только никому ни слова». Хотели идти, а я слышала – один из них кашлял очень. Дала ему выпить легочного бальзаму. На прощание они мне еще сами доллар дали. Говорили, больше с собой не было.