Глава двадцать седьмая
С каждым днем Белле становится все хуже и хуже. Она тает на глазах. Угасает. Чахнет. Лицо ее осунулось, щеки ввалились. Единственная отрада – она до сих пор не потеряла ни единого волоска. Неделя идет за неделей, химиотерапия – за химиотерапией, но волосы у Беллы по-прежнему густые и неотразимые.
– Иногда такое случается, – говорит мне доктор Шоу.
Он постоянно заходит к ней в палату, проверяет показания мониторов, берет на анализ кровь. Сегодня у постели Беллы дежурит Джилл. Наверное, поэтому мы с доктором Шоу выходим в коридор, подальше от родительницы Беллы, прикидывающейся добродетельной матерью.
– Порой у пациентов не выпадают волосы, – продолжает он. – Редко, но бывает. Белле повезло.
– Повезло, – машинально повторяю я. Какой вздор!
– Простите, – извиняется доктор, – я сморозил чушь. Мы, медики, подчас такие толстокожие.
– Не извиняйтесь. У Беллы великолепные волосы.
Доктор Шоу улыбается. На нем джинсы и развеселые «найки» – яркое доказательство того, что у доктора Шоу есть и другая жизнь, за пределами этих стен. Дом. Возможно, дети… Но как, как ему удается, приходя вечерами домой, стряхивать с себя печали и заботы обо всех этих пациентах, превращающихся в тени?
– Ей повезло, что у нее такая группа поддержки, – в который раз твердит доктор Шоу. – Некоторые пациенты борются с болезнью в полнейшем одиночестве.
– Через две недели, когда закончится химиотерапия, вы снова ее обследуете?
– Да. Посмотрим, прекратилось ли развитие опухоли. Но вот что я вам скажу, Данни… Рак поразил лимфатическую систему, поэтому все, что мы можем, – это сдержать болезнь. Вероятность ремиссии при раке яичников…
– Нет! – Я закрываю ладонями уши. – Белла не такая, как все. У нее даже волосы не выпали! Она особенная!
Доктор Шоу молча кладет руку мне на плечо и мягко его сжимает.
Я хочу забросать его вопросами. Сталкивался ли он с подобными случаями прежде? К чему нам готовиться? Хочу вытрясти из него ответы. Заставить его признаться, что нас ждет в будущем. Что произойдет. Но он ведь все равно не скажет. Он не знает. Да если бы и знал – я бы сама не стала его слушать.
Я возвращаюсь в палату. Белла дремлет в кресле, откинув голову на спинку. Когда я вхожу, она отрывает глаза.
– Угадай, куда меня зовет мама, – сонно бормочет она. – Вначале на обед, а потом – на мюзикл про Барбру Стрейзанд. Пойдешь с нами?
Джилл, наряженная в черные креповые штаны и цветочную шелковую блузку с огромным бантом, склоняется над дочерью.
– Ух, и повеселимся же мы, – мурлычет она. – Забежим перед спектаклем к «Сарди» и хлопнем пару рюмочек мартини.
– Белла… – медленно закипаю я.
Да она же еле сидит! Какой обед? Какой театр?
– Ой, да ладно тебе, – закатывает глаза Белла. – Со мной все в порядке.
– Тебе нельзя выходить! Доктор Шоу объяснил тебе это с предельной ясностью. Кроме того, алкоголь не совместим с твоими медицинскими препар…
– Стоп! – выпаливает Белла с такой злостью, что меня корчит от боли, словно я получила удар под дых. – Мне надзиратели не нужны.
– Не нужны, – спокойно произношу я. – Но я и не собираюсь за тобой надзирать, я просто хочу уберечь твое здоровье. Я здесь единственная, кто всегда с тобой рядом. Единственная, кто прислушивается к мнению врачей.
Джилл не ведет и бровью. Моих намеков она не понимает.
– Я тоже! – Белла наклоняется и рывком подтягивает вверх одеяло.
Мелькают ее худые как спички ноги. Я задерживаю на них взгляд, и это не укрывается от Беллы.
– Пойду налью себе холодного чаю, – оповещает нас Джилл. – Белла, ты будешь холодный чай?
– Белла не пьет холодный чай, – рявкаю я. – Она его ненавидит. С детства.
– Ну, тогда принесу ей кофе.
Не дожидаясь ответа, Джилл, виляя бедрами, выходит из палаты, словно покупательница, праздно болтающаяся по разным отделам магазина: тут присмотрит свитера, там – примерит туфли.
– Какая муха тебя укусила? – шипит Белла, когда ее мать скрывается в коридоре.
– Это меня-то? Да какая муха укусила тебя? Нельзя тебе сегодня ни в какой театр. И тебе это прекрасно известно. Нечего вести себя как капризный ребенок.
– А тебе никогда не приходило в голову, что я сама в состоянии понять, как себя чувствую, а? Что мне виднее?
– Ничего тебе не виднее, – щетинюсь я. – Иначе бы ты дурака не валяла. И дело не только в том, как ты себя чувствуешь, хотя, надо заметить, чувствуешь ты себя довольно хреново. Тебя три раза тошнило в машине, пока мы сюда ехали.
Белла отводит взгляд. Тоска сжимает мне сердце, но мне уже не остановиться. Жгущий душу яростный гнев так и рвется наружу. И впервые с тех самых пор, как Белле поставили диагноз, я даю ему волю. Я обрушиваю его на себя, на Беллу, на эту чертову пропитанную химикалиями палату.
– А не пошла бы ты куда подальше? – произносит Белла.
В последний раз она меня «посылала» лет в двенадцать, когда мы повздорили о чем-то на заднем сиденье минивэна моих родителей. Бог знает, что мы там с ней не поделили. Но уж всяко не ее жизнь. Не ее здоровье. Не ее болезнь.
– Я тебе не кукла. Не маленькая девочка, которую ты должна защищать. Не тебе решать, что для меня лучше.
Она пытается выпрямиться, морщится, игла в ее вене предательски дрожит. От беспомощности у меня подкашиваются ноги – того и гляди, я рухну на ее кресло.
– Белла, прости. Прости меня, пожалуйста, – смиренно говорю я, вымаливая прощение за все, что выпало на ее долю. – С кем не бывает. Давай забудем об этом, и я отвезу тебя домой.
– Нет, – с какой-то неистовой свирепостью отвечает Белла. – Не хочу тебя больше видеть. Не приходи сюда.
– Белль…
– И хватит мне этих «Белль»! Сыта по горло. Сколько можно! Думаешь, ты все лучше всех знаешь? Так вот – это мое тело, ясно? Мое, не твое. И ты мне не мать.
– Никогда и не собиралась ей быть.
– Не рассказывай сказки! Ты обращаешься со мной как с ребенком. Как с беспомощным младенцем. Но я сама могу о себе позаботиться. Без твоей помощи.
– Белла, не глупи. Хватит.
– Пожалуйста, прекрати сюда приходить.
– Я не намереваюсь…
– Это не просьба! – Белла срывается на крик. – Это приказ! Оставь меня в покое! Уходи!
Она судорожно сглатывает. После химии у нее во рту образовались язвочки, и ей трудно глотать.
– Уходи! Сейчас же!
Словно во сне, я бреду к двери и сталкиваюсь с Джилл, балансирующей стаканчиками с чаем и кофе.