Синее платье исключается – она переросла его на два размера. Фрэнки отправляет его вместе с плечиками в гору одежды, перспектива которой – кабина для пожертвований «Гудвилл». У зеленого платья пятна под мышками, так что туда ему и дорога. Признав поражение перед собственным довольно жалким гардеробом, Фрэнки выбирает свой проверенный временем черный брючный костюм. А что? У нее с ним гармония.
Фрэнки переодевается в этот самый черный брючный костюм и проходит в гостиную, чтобы там взять из шкафа свой плащ.
Гэбби отрывается от журнала, который вроде как внимательно читала, и кривится с видом знатока:
– Ой, мам, ты что, правда в этом пойдешь?
– Что не так?
– Все так, если ты в суд собралась. А платье надеть – проблема? Ну хоть что-нибудь типа секси?
– Вообще-то, за окном минус один по Цельсию.
– Сексуальность требует жертв.
– Это кто сказал?
– Вот тут сказано. – Гэбби машет журналом с фото модели в кожаном красном мини-платье.
Фрэнки с неприязнью смотрит на шпильки с каблуком шесть дюймов.
– Да, но нет.
– Перестань, мам. Ну хоть попробуй. Мы с Сибил считаем, что ты на шпильках очень даже аппетитная. Можешь в моих туфлях пойти.
– Во-первых, заруби себе на носу: слова «аппетитная» и «мама» не сочетаются в одном предложении, если только речь не идет о еде. И во-вторых, мне плевать, аппетитно я выгляжу или нет.
– А вот и не плевать.
– Пусть так. – Фрэнки надевает плащ. – Но я не стану принаряжаться ради какого-то незнакомого парня.
– Подожди-ка. Я не поняла. Мак устроил свидание вслепую?
– Угадала.
Гэбби стонет и снова переключается на журнал.
– Ну, тогда твое дело, иди в чем хочешь.
– Пожелай мне удачи. Возможно, приду поздно.
Гэбби перелистывает страницу.
– Сомневаюсь.
– А потом, когда наши дети еще учились в средней школе, она поступила в кулинарную школу и в сорок четыре года получила диплом. То есть начала строить новую карьеру в ресторанном бизнесе. Да, питались мы с детьми отлично! К ней на Бикон-Хилл приходила уйма народу, она устраивала для них и рождественские, и новогодние вечеринки, и вечеринки после бар-мицвы…
Фрэнки поглядывает на часы, отпивает глоток пива и начинает гадать, как бы поизящнее улизнуть из паба и отправиться домой. Сколько же можно рассказывать о своей святой жене Терезе, которая семнадцать месяцев как умерла? Причем не полтора года, а именно семнадцать месяцев. Том относится к своему статусу вдовца, как родители ребенка до двух лет – к своему. То есть ясно, что рана от потери еще не затянулась.
Когда Фрэнки только вошла в паб и увидела за столиком с Маком и Пэтти мужчину, с которым ей предстояло познакомиться, ей показалось, что вечер обещает быть удачным. Том к своим шестидесяти двум годам сумел остаться при волосах, был аккуратно пострижен и гладко выбрит. Когда их представили друг другу, рукопожатие Тома было крепким, он посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся. Они заказали пиво и куриные крылышки. Фрэнки сказала Тому, что у нее дочери-двойняшки, он сказал, что у него тоже есть дочери, а потом начал рассказывать о своей покойной жене.
Это было два кувшина пива назад.
– Я в дамскую комнату, – бодро анонсировала Пэтти и, встав, слегка толкнула мужа в плечо.
– А? Ах да, пойду закажу еще один круг пива, – сказал Мак и тоже встал из-за стола.
Фрэнки отлично понимала, почему они оставили ее наедине с Томом-без-криминального-прошлого. Пэтти всех неженатых знакомых воспринимала как личный вызов, а Фрэнки была ее самым трудным проектом. Оставшись за столом одни, Фрэнки с Томом какое-то время неловко молчали и смотрели на деревянное блюдо с разворошенной горкой куриных крылышек.
– Жаль. – Том вздыхает. – Кажется, мне не удалось высечь искру интереса.
Это правда, но у Фрэнки нет желания быть жестокой.
– Том, я ведь вижу, что для вас все это слишком рано. На то, чтобы смириться с потерей, требуется время. Не стоит заставлять себя вернуться в игру с незажившей раной.
– Вы правы. Это мое первое свидание, с тех пор как… – Том осекся. – Но Пэтти уже не первый месяц уговаривает меня, как вы выразились, вернуться в игру.
– Да, она у нас настойчивая, будет долбить, пока своего не добьется.
– Да, она крутая. – Том рассмеялся.
– Но вы не готовы.
– А вы?
– Моя рана не такая свежая.
– Простите. – Том смотрит Фрэнки в глаза. – Я тут весь вечер говорил о своей жене, а следовало спросить вас о вашем муже. Что с ним случилось?
– Пэтти вам не сказала?
– Сказала только, что вы его потеряли несколько лет назад.
Вот за это Фрэнки искренне благодарна Пэтти. С нее достаточно того, что подробности знают коллеги.
– У него был сердечный приступ. Совершенно неожиданно во всех смыслах. Тому уже три года, так что у меня было время оправиться.
– А возможно ли это? По-настоящему?
Фрэнки задумывается. Вспоминает, как первые месяцы после смерти Джо лежала ночами без сна, изводила себя вопросами, на которые не было ответов, и ее горе смешивалось с гневом. Нет, она никогда по-настоящему не оправится, потому что теперь она ставит под вопрос все, во что когда-то верила, все, что раньше воспринимала как должное.
– По правде говоря, я еще не отошла после смерти Джо, – признает Фрэнки.
– Знаете, в некотором смысле даже легче становится от осознания, что не один я переживаю трудные времена.
– Сдается мне, вы были по-настоящему хорошим мужем. – Фрэнки улыбается.
– Мог бы быть и получше.
– Не забывайте об этом, если когда-нибудь снова соберетесь жениться. Но думаю, сейчас вам следует позаботиться о себе. – Фрэнки берет свою сумочку. – Приятно было познакомиться, Том. – Тут она совершенно искренна, хоть между ними и не пробежала и, вероятнее всего, не пробежит пресловутая искра. – Уже поздно, мне пора домой.
– Знаю, это свидание не предел мечтаний, и все-таки могу я вам как-нибудь позвонить?
– Не исключено. Я дам вам знать.
Но по пути домой Фрэнки уже понимает, что они с Томом больше никогда не встретятся.
Жизнь не всегда дарит второй шанс на счастье, так что порой вполне достаточно просто уметь довольствоваться тем, что у тебя есть.
Воздух такой холодный, что Фрэнки при каждом вдохе кажется, будто она глотает ледяные иголки. Неприятно, конечно, зато чувствуешь, что еще жива. Фрэнки делает еще один глубокий вдох и пешком направляется домой.
До
8. Тэрин
Ей действительно следовало лучше относиться к Коди. Он один отвечал на ее звонки, когда ей требовалась помощь, и он единственный терпел ее, когда она была не в духе. Тэрин с Коди были паршивыми овцами в стаде, и с тех пор как они познакомились в прошлом году, когда он решил сесть рядом с ней на западной литературе, они тусовались вместе просто хотя бы потому, что паршивые овцы всегда даже в самом большом стаде легко узнают друг друга.