Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Никонов cтр.№ 195

Именно эти телеграммы, копии телеграмм, полученных от западных спецслужб, выступят одним из основных свидетельств для предъявления обвинения лидерам большевиков Следственной комиссией. Другими свидетельствами станут факты банковских проводок, которые осуществляли Козловский и Суменсон.

«Модно одетая молодая женщина работает бухгалтером в петроградской конторе скандинавской торговой фирмы «Фабиан Клингсланд АО», через которую для России импортируются и переправляются дальше в глубь страны различные товары, — фиксировали немецкие историки вопроса. — Фирма представляет собой для Гельфанда своего рода дочернее предприятие и принадлежит к его обширной сети заведений для купли и продажи… Оптовое предприятие Гельфанд-Ганецкий заводит для молодой женщины… несколько частных счетов. Туда Гельфанд и Ганецкий переводят денежные суммы, отправляемые из их копенгагенской «Торговой и экспортной компании». Трансферты производятся через шведское банковское «Ниа Банкен» в Стокгольм и через «Ниа Банкен» в Копенгагене, так и на личные счета Суменсон в Сибирском банке в Петрограде. Отсюда Суменсон снимает деньги наличными или чеками и приносит купюры или чеки в угловой дом к Козловскому» ^[1747].

Суменсон, словами Никитина — «демимонденка», дама полусвета. «Я сейчас же направил на нее молодого человека Я-на, нашего способного и испытанного секретного сотрудника… Тем временем Касаткин донес, что Суменсон посетила Сибирский банк… Суменсон за последние месяцы сняла в одном этом банке около 800 000 рублей, а на ее текущем счету еще оставалось 180 000 рублей. В Сибирский банк, как то расследовал Александров уже после восстания, деньги переводил из Стокгольма, через «Ниа Банк», Фюрстенберг (Ганецкий)… Арестованная во время июльского восстания, она во всем и сразу чистосердечно призналась… Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, состоящему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он ни потребовал, и притом без всякой расписки… Прикрываться коммерческой перепиской — обычный прием шпионов» ^[1748].

Переверзев 8 июля санкционирует арест Суменсон. Никитин не откажет себе в удовольствии допросить ее лично. Суменсон признает, «что не может больше отрицать, — что каким-то образом подсчитанная «сумма в 2 030 044 рубля» прошли через руки Ганецкого и ее» ^[1749]. 11 июля Ленин направит в «Новую жизнь» письмо, где уверял, что никакой Суменсон «никогда и в глаза не видел» ^[1750]. 20 сентября Суменсон отпустят под залог, после чего ее следы окончательно затеряются.

Защитники большевиков напоминают, что следствие Временного правительства потом установит только факт передачи от Суменсон за два года Козловскому гонорара в 25 424 рубля как юрисконсульту фирмы. Современный исследователь Геннадий Соболев писал о мемуарах Никитина: «В данном случае автора подвела не память, а версия, предложенная французской разведкой в июне 1917 года и с готовностью принятая им. В свою очередь Никитин подвел многих маститых историков, черпавших и продолжающих черпать из его книги доказательства в пользу этой версии» ^[1751]. А американский историк С. Ляндрес, проанализировав все 66 телеграмм (Никитин оперировал 29-ю), пришел к выводу, что денежные переводы всегда шли из Петрограда в Стокгольм, «но никогда эти средства не шли в противоположном направлении» ^[1752]. То есть деньги поступали на счет от российских покупателей импортных товаров, а затем уходили за рубеж для их оплаты.

Были еще две линии расследований, которые Никитин считал тогда не законченными. «Во-первых, досье компании «Сименс». Отделение этого общества на юге России было закрыто по подозрению в шпионаже еще при старом режиме распоряжением генерал-губернатора Киевского округа. Членом правления «Сименса» состоял достаточно известный казначей партии большевиков — Красин… Второе незаконченное расследование относилось к тем деньгам, которые… германское правительство препровождало еще до революции через банк «Сея» в Швеции на нужды германских военнопленных в России. Эти деньги передавались через посредство консулов нейтральных держав, причем контроль за их расходованием был для нас недоступен» ^[1753]. Вот, собственно, на тот момент и все.

Данилкин не без оснований замечает: «И хотя Ленина, несомненно, использовали немцы; и хотя запах измены — такой же едкий, как запах миндаля, распространявшийся в натопленных вагонах вокруг боевиков, возивших в 1905-1906-м из Европы на себе динамит в обычных пассажирских поездах, — ощущается в этой истории даже сейчас, Ленин не был «немецким агентом»… Да, антивоенная и антиправительственная деятельность Ленина была объективно выгодна немцам, потому что — в данный конкретный момент, а не вообще — его агитация снижала дееспособность армии и государственных механизмов; но это не значит, что у Ленина были договор, обязательства перед немцами» ^[1754].

На совещании руководства контрразведки 1 июля Никитин поставил перед собравшимися вопрос: «достаточны ли имеющиеся у нас данные для ареста большевиков». Общее мнение — достаточно.

Никитин принял ряд решений: «1. Приказал отменить производство всех 913 дел по шпионажу, больших и малых, находящихся в разработке контрразведки и не имеющих прямого отношения к большевикам, дабы усилить работу против большевиков… 2. Мы составили список двадцати восьми большевистских главарей, начиная с Ленина, и, пользуясь предоставленным мне правом, я тут же подписал именем главнокомандующего двадцать восемь ордеров на аресты… 3. Немедленно начать наступление на финляндском направлении по группе дел № 2 (Ленин — Парвус). Там, в Торнео и Белоострове, были активно настроенные коменданты, а из попавших в список 28 большевиков больше половины ездили к себе на дачи, а также в Выборг. Стало быть, была не исключена возможность их арестовать внезапно в вагоне, а к тому же зацепить с поличным… 1 июля я переселил за границу целый отряд контрразведки с 40 агентами». С 7 июля Никитин планировал приступить «к ликвидации большевиков в самом Петрограде».

В разгар большевистского восстания было принято решение дать наконец ход компромату. Половцов вспоминал: «К вечеру у меня в большом кабинете настоящий базар: собираются почти все члены правительства, считающие своей обязанностью мне давать советы… Среди общей суматохи утешением служит веселое лицо Пальчинского да ироническая улыбка Переверзева, сидящего в кресле напротив моего письменного стола. От этого последнего исходит единственное разумное предложение, когда бы то ни было слышанное мною от члена Временного правительства, а именно — немедленно опубликовать все имеющиеся у нас документы, доказывающие связь большевиков с немецким шпионажем… Поддерживаю идею Переверзева, и она приводится в исполнение» ^[1755].