Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Никонов cтр.№ 116

Было и еще одно — не высказываемое открыто — основание для радости в западных столицах: «ослабление России для других держав Антанты и прежде всего для Англии означало исчезновение важного потенциального соперника на международной арене… В западных столицах видели перспективу или уж точно надеялись на то, что Россия превратится в «политический остров», не способный оказывать влияние на европейские дела ^[1049].

Первыми из официальных лиц в Великобритании отреагировали лейбористы, которые уже 4 (17) марта направили поздравления классово близким лидерам Керенскому и Чхеидзе, выражая надежду, что они внушат Совету, «что любое ослабление военных усилий означает несчастье для товарищей в окопах и для нашей общей надежды на общественное возрождение» ^[1050]. Обращение Временного правительство к союзникам было получено в Лондоне в воскресный день, и, несмотря на это, Бальфур немедля принял посла Константина Дмитриевича Набокова, который приходился младшим братом управляющему делами Временного правительства и, соответственно, дядей знаменитому писателю. Через три дня Набокова примет Ллойд-Джордж ^[1051]. Результатом их встречи стала отправленная 10 (23) марта князю Львову с Даунинг-стрит, 10 телеграмма: «С чувством глубокого удовлетворения узнали народы, населяющие Великобританию и ее владения на пространстве морей, что их великая союзница Россия стала ныне в ряды народов, основывающих свои учреждения на ответственном правительстве… Революция, которой вверил русский народ свои судьбы, революция, основанная на начале свободы, является самой большой услугой, которую до настоящего времени оказала Россия тому общему делу, за которое сражаются союзники, начиная с 1914 г. (жертвы на поле боя — не в счет! — В.Н.)» ^[1052].

Во Франции социалисты из палаты депутатов направили телеграмму Совету, а три министра-социалиста поздравили лично Керенского. Премьер Рибо засвидетельствовал свое уважение к революции в послании к Милюкову.

Впрочем, в союзных столицах существовало понимание, что в бочке меда хватало и дегтя. Уже 7 (20) марта корреспонденты «Таймс», узнав о существовании Советов, характеризовали их депутатов как «анархистов» и «демагогов», которые «проводят дикие митинги, терроризируют рабочих и распространяют фальшивые и зловещие слухи с целью ослабить Временное правительство и отвлечь народ от войны» ^[1053]. Бальфур 8 (21) марта информировал Бьюкенена, что «получил сведения, причиняющие ему большое беспокойство относительно позиции, занятой в Петрограде Советом рабочих, и он боится, чтобы это настроение не стало распространяться». Александр Петрович Извольский, посол во Франции, сообщал, что «французское правительство очень обеспокоено известиями из Петрограда о радикальном настроении Совета рабочих и солдат и в особенности о его тенденциях в пользу прекращения войны» ^[1054].

Наиболее сдержанной и опасливой была реакция на революцию монархий, опасавшихся импорта нестабильности. В Румынии король и королева скорбели о судьбе российского императора. Корреспондент Петроградского телеграфного агентства сообщал: «Общее настроение румынского общества от перемены курса в России первоначально было крайне встревоженное. Румыны ничего не понимали, предполагая, что в России революция, перешедшая в анархию, и толпа желает мира, вследствие чего Румыния, вверившая свою судьбу России, может погибнуть». Министр-посланник в Бухаресте генерал Александр Александрович Мослов телеграфировал: «Братиано опасается, что Временное правительство не устоит против воздействия уличных беспорядков и падение его может вызвать продолжительную анархию, могущую отозваться на фронте» ^[1055]. В Румынской прессе сведения об отречении Николая II появились только 6 марта.

Сотрудник нашего посольства Юрий Соловьев вспоминал о реакции на революцию в Мадриде: «Как двор, так и большинство правительственных и общественных кругов видели в ней исключительно факт падения монархического режима» ^[1056]. Посол сообщал, что «испанский король опасается, что русские события отзовутся и в Испании. В рабочих районах уже замечается революционное брожение. В Барселоне произошли беспорядки с человеческими жертвами, которые стараются скрыть» ^[1057].

США не принесли официальных поздравлений, но оказались первыми, кто признал Временное правительство, благодаря послу Фрэнсису, который развивил бурную активность. Он встречается с Родзянко и Милюковым, которые уверяют посла в высоких демократических принципах революции, ее всенародной поддержке и стремлении новых властей довести наконец войну до победы. Особенно Фрэнсис пленен Милюковым, с которым видится 5 марта: «Я смотрел на него и слышал его точные ответы на мои вопросы, и мне пришла мысль, что передо мной был реальный лидер революции, глубокий мыслитель и настоящий русский патриот». Посол пришел к выводу, что все «новое правительство состоит из правильно думающих, искренних и убежденных русских, которые яростно продолжат войну, несмотря на ее цену, измеряемую в крови и деньгах, и будут защищать ту форму правления, которая, как им кажется, наилучшим образом послужит интересам их страны». Фрэнсис садится за письмо Лансингу: «Я прошу Вас дать мне полномочия признать Временное правительство, поскольку первое признание желательно со всех точек зрения. Эта революция — практическая реализация тех принципов правления, которые мы отстаивали и защищали, я имею в виду правление с согласия управляемых» ^[1058].

После разговора с президентом Лансинг телеграфирует о согласии Белого дома «вступить в отношения с новым правительством России» ^[1059]. Фрэнсис подчеркивал, что скорость работы телеграфной службы и Государственного департамента была рекордной. 9 марта в 16.30 на торжественную церемонию собрался весь состав Временного правительства. Фрэнсис явился в Мариинский дворец в сопровождении восьми секретарей посольства, военного и морского атташе — все в парадных мундирах. В мемуарах он напишет: «Это признание, без сомнения, имело огромное значение для подготовки Америки к вступлению в войну при почти единодушной поддержке общественного мнения. Нет сомнения, что возникла бы серьезная оппозиция нашему союзу с абсолютной монархией для ведения войны за неизвестные цели» ^[1060].