Скандинавия. Полная история - читать онлайн книгу. Автор: Зергиус Ванкукер cтр.№ 48

Cтраница 48

— Откровенно вам скажу, — говорил Бернадот Чернышеву, — что то ужасное положение, в которое поставила меня Франция в последнее время, повергает меня в невыразимую грусть. Я никак не ожидал подобного образа действий со стороны державы, которой я не без пользы и не без славы прослужил тридцать лет, а также со стороны Наполеона, которому прежде я оказывал услуги, избавляя его от многих неприятностей и затруднений.

— Я полагал, — не скрывая обиды, сказал Бернадот, — что Наполеон будет моим защитником, будет покровительствовать мне, а не поставит меня в трудное положение с первых дней моего прибытия в Швецию. Я надеялся, что он не сделает меня жертвой своего случайного дурного расположения духа потому только, что я имел несчастье из его товарищей сделаться его подданным. Но и в качестве подданного я не стал бы выносить подобных выходок. Ничто не может изгладить во мне тяжелого сознания, отравляющего мою жизнь, что стране, которая призвала меня, чтобы царствовать в ней, я принес войну, которая ее разорит.

После таких откровенных заявлений Чернышев позволил себе выразить мысль, составлявшую важнейшую часть его миссии: цель императора Александра заключается именно в том, чтобы достигнуть мира, в котором одинаково нуждаются все европейские государства, поэтому император поручил ему заявить наследному принцу — в знак своего к нему уважения — намерение сохранить мирные отношения с Швецией при любых обстоятельствах. Император Александр вовсе не обещал никому из своих союзников принять участие в войне, которую кто-либо из них объявил бы Швеции.

— Но, — подчеркнул Александр Иванович, — делая это заявление, император Александр надеется, что Ваше Королевское Высочество сохранит все в тайне, потому что любое разглашение может причинить вред обоим государствам.

Выслушав это заявление, Бернадот не смог скрыть своей радости и заверил, что теперь он может быть не только спокоен, но и счастлив, заслужив расположение императора Александра, и что с этого времени все его действия будут направлены на то, чтобы доказать, что как он сам, так и Швеция, достойны подобного покровительства.

— Император может обратить свое оружие, — повторил он Чернышеву, — на Константинополь, Вену или Варшаву. Швеция останется спокойной. Ее единственная цель будет состоять в том, чтобы находиться в союзе с Россией и довольствоваться тем, чем она владеет, не вмешиваясь в чужие споры. Никогда Его Величество не увидит, чтобы Швеция решилась пролить кровь хотя бы одного из своих подданных или истратить хоть один талер в таком деле, которое могло бы быть неприятно России, и никогда она не начнет войны ни с кем, если не нападут на нее, а это невозможно. Пока Швеция находится в союзе с Россией, целый мир не может ей ничего сделать.

О себе лично Бернадот сказал следующее:

— Скажите Его Величеству, что с прибытием в Швецию я сделался совершенно человеком севера, и уверьте его, что он может смотреть на Швецию как на свой верный форпост. Я хорошо понимаю все, чем я обязан моей родной Франции, и употреблю все старания, чтобы сохранить с ней дружеские отношения, но это никогда не заставит меня потерять из виду свои выгоды, то есть выгоды Швеции, сделавшиеся моими.

Можно ли было верить тому, что говорил Бернадот? Искренни ли были его заявления как о чувствах к русскому императору, которого он не знал лично, так и об отношении к России, только в 1809 году отобравшей у Швеции Финляндию?

Эти вопросы представлись бы излишними, если бы сообщения своему правительству французского посланника из Стокгольма не бросали на происходившие события изрядную тень подозрения.

Дело в том, что уже в начале 1811 года французский посланник в Стокгольме, барон Шарль-Жан-Мари Алкье, доложил своему правительству, что однажды, указывая на развернутую карту на своем столе, Бернадот сказал ему: «Нам нужно что-нибудь, чтобы вознаградить нас за потерю Финляндии». Французский посланник уточнил: «Не подразумеваете ли вы Норвегию?» «Конечно, — ответил Бернадот, — Норвегию, которая сама желает присоединиться к Швеции и которую мы можем получить и без Франции, при помощи Англии. Но что касается меня, то я желал бы получить ее от императора. Пусть он ее отдаст нам, и тогда я буду силен. Я обещаю ему сорок тысяч войска к маю месяцу и еще десять тысяч к началу июля. Данию можно вознаградить, отдав ей Мекленбург и Померанию. И тогда я обещаю, что крепко запру Швецию для торговли с Англией».

А еще барон Алькье уведомлял свое правительство, что министр иностранных дел Ларс фон Энгстрём постоянно выражал желание сблизиться с Францией. «Мы не русские, и мы не англичане, — говорил он ему, — мы желаем быть французами, если только император этого захочет. Мы хотели бы возвращения тех времен, когда мы по-прежнему будем союзниками Франции, Польши и Турции».

Нельзя не обратить внимания на последние слова, в которых действительно выражалась традиционная политика Швеции, и не признать их весьма естественными в устах ее министра иностранных дел. Он выражал общее мнение шведов, враждебно настроенных против России, и едва ли много можно было найти среди них людей, которые разделяли бы взгляд, выраженный Бернадотом Чернышеву, на отношение Швеции к России, особенно в то время, когда потеря Финляндии представляла собой незаживающую рану.

Весьма вероятно, что лично Ларс фон Энгстрём и не сочувствовал ему поначалу и только потом, увлекаемый с одной стороны Бернадотом, а с другой — раздражаемый оскорбительными действиями Наполеона, разделил его точку зрения, как и все общественное мнение Швеции. Но что касается разговора наследного принца с бароном Алкье о Норвегии, то здесь обнаруживается весьма важное обстоятельство, что и видно из депеши последнего.

Если этот разговор происходил до встреч Бернадота с Чернышевым, то он вовсе не обличает двоедушие бывшего наполеоновского маршала и коварство его политики, в чем его упрекают поклонники императора французов.

Только эти встречи могли убедить Бернадота в желании России находиться в мирных отношениях с Швецией. А до тех пор она пребывала в его глазах союзницей Франции.

Вера Чернышева в искренность заявления Бернадота совершенно оправдалась последовавшими за этим событиями.

Просто Бернадот был человек новый, и он желал упрочить шведский престол как для себя лично, так и для своего потомства. А сочувствие к Франции не основывалось ни на каких важных политических выгодах для Швеции, и оно непроизвольно возбуждалось в то время раздражением против России за недавний захват Финляндии, в течение нескольких веков бывшей под властью Швеции и с 1595 года имевшей наименование Великого герцогства Финляндского. Но это не могло служить Бернадоту основанием для прочных политических соображений. Он понимал политику Наполеона и прекрасно знал личные его качества. Для него было очевидно, что создание сильных государств не входило в планы императора французов. Если Наполеон желал, чтобы образовалось Скандинавское государство, состоявшее из Швеции, Дании и Норвегии, то этим прикрывалось иное намерение, а именно — присоединить собственно Швецию к союзной Наполеону Дании, уже владевшей Норвегией.

При этом Бернадот, естественно, понимал, что Швеция нуждается в помощи такой великой державы, как Россия, и что Дания находится в полной зависимости от властолюбивого Наполеона. А вот допустить потери Швецией государственной самостоятельности он никак не мог.