Выжившие - читать онлайн книгу. Автор: Алекс Шульман cтр.№ 34

Мама жила в центре города на самой загруженной улице. Четыре полосы, петляющий между высотками асфальт, грузовики, которые останавливались на светофоре прямо под окнами маминой квартиры и выжимали сцепление. Автобусы на дизеле выстраивались в ряд на остановке, компашки, собиравшиеся возле туннеля под железной дорогой, пинали ногами мусорные баки. На бетонных платформах валялись тысячи жеваных жвачек. Вечно неработающий эскалатор; на красной записке, приклеенной к черной резине, было указано: «Ремонт». Темнокожие таксисты преследовали пешеходов, на ломаном шведском предлагая разные маршруты по городу. Навесы над открытыми верандами ресторанов постоянно колыхались от дорожного движения. Бенжамин ждал, когда загорится зеленый свет, и смотрел на два окна маминой квартиры на первом этаже. Он видел на потолке гелиевые шарики со свисающими вниз ленточками. Кажется, на кухне промелькнула чья-то тень, какая-то фигура склонилась над раковиной, может быть, это мама. Все еще удивительно. Она казалась чужой, словно кто-то притворился ею и хлопочет на кухне. Папа ненавидел город, ездил сюда исключительно по делам, чтобы купить что-то в торговых центрах, и всегда возвращался взвинченным и в плохом настроении. То, что мама переехала сюда, воспринималось как ее протест против него, бунт против жизни, которой она жила с ним. Всего через несколько недель после похорон мама выставила квартиру на продажу и сообщила своим младшим сыновьям, что им пора подыскать себе собственное жилье. Она хотела переехать как можно быстрее, словно подчеркивая, что всегда была в заложниках папиного выбора, а теперь, освободившись, могла начать жить своей собственной жизнью. Старую семейную мебель выбросили или продали, ей не было места в новой двухкомнатной квартире матери. Папина библиотека исчезла, вся стена книг в папиной спальне, о которой он так много рассказывал, пока был жив. Впервые посетив квартиру матери, Бенжамин молча ходил по ней, он не мог смотреть на то, что было в квартире, не думая о том, чего там не было.

Бенжамин нажал на кнопку домофона, хотя знал, как мама бесится от того, что он до сих пор не выучил код. Через какое-то время домофон зажужжал, дверь открылась. Он прошел под холодным светом к лифту. Мама жила в этой квартире уже три года, иногда она приглашала Бенжамина на ужин – довольно нервное мероприятие, тихая беседа во время еды и молчание под стук приборов, – а за кофе мама уходила в себя, доставала утреннюю газету и ручку. Она закуривала сигарету и делала пометки на полях раздела о путешествиях, громко бормоча:

– Ланзароте, нет. Тенерифе, нет. Шарм-эль-Шейх… Марокко – вот здесь я еще не была. Должно быть, там интересно.

Всего через несколько дней она отправилась в путь, купила себе билет на самолет, как всегда, только для одной себя, и вернулась через неделю. Бенжамин иногда осторожно пытался выспросить, что она делала в этих путешествиях, а мама отвечала: «Да не знаю». По ее словам, она загорала, иногда встречала каких-то приятных собеседников, но в основном была одна. Как-то, вернувшись, она рассказала, что за все время путешествия не перемолвилась ни с кем ни словечком. Бенжамин подумал, что рассказывать такое неловко, это признак неудачи, одиночества, но мама очень этим гордилась. Она радовалась, была просто вне себя от счастья – она не раскрывала рта, чтобы поговорить с кем-нибудь, целых семь дней! Мама снова засела с газетой в руках, коричневая от загара, обдумывая новое путешествие. Бенжамину казалось неестественным то, что она ни разу не позвала его с собой, но для нее это было нормально, само самой подразумевалось, что она поедет одна. Их короткие встречи, заполненные тишиной. Каждый раз, приезжая к маме, он быстро уезжал, потому что ему нужно было в туалет, после каждой встречи с ней у него болел живот. Он долго молча сидел на унитазе, переживая спазмы в животе.

Казалось, что они постоянно следят друг за другом, кроме тех моментов, когда они выпивали вместе. Кажется, именно тогда, сидя за пивом в одном из местных ресторанчиков, они могли расслабиться в компании друг друга. Они немного ели и напивались допьяна, после закрытия ресторана пересекали улицу и заходили в паб. Там они выпивали еще. Они сидели среди молодежи, студентов, которых привлекло дешевое пиво и нестрогое соблюдение возрастных ограничений. Громкая музыка, мамины заплывающие глаза, набирающий силу голос, она становилась развязной и немного небрежной, называла хозяина овощной лавки «черномордым», болтала всякие пошлости, прекрасно осознавая их подноготную, и Бенжамин следовал за ней, он умел играть эту роль. Самые откровенные разговоры между ними велись именно там, когда они обменивались всякими глупостями и сплетнями, и пили, пили до тех пор, пока не грубела кожа и сквозняк из двери не переставал ощущаться. Никогда, даже в самом сильном подпитии, мама не говорила о своем горе и никогда не спрашивала Бенжамина о его горе. Однажды после такого вечера, когда они выпили особенно много и вернулись домой около двух часов ночи, Бенжамин сидел в туалете, освобождая беспокойный живот, и вдруг получил смс от мамы: «Не уверена, что буду дальше в этом участвовать».

«В чем?» – написал Бенжамин.

Она не ответила. Лежа в постели, Бенжамин пытался понять, представить себе, что это могло значить.

Бенжамин позвонил в дверь, послышался стук каблуков, мама подошла к двери и открыла ее.

– Привет, дружок! – сказала мама, обнимая его. Он почувствовал аромат освежителя воздуха, которым мама опрыскивала квартиру, пытаясь избавиться от запаха табака. Аромат тропических фруктов и сигарет. Свет в квартире был приглушен, повсюду горели свечи. Он повесил куртку и заглянул внутрь. Несколько гостей: сильно накрашенная женщина средних лет, тяжелые серьги оттягивали мочки ее ушей, старая мамина коллега, насколько понял Бенжамин. Женщина в носках, одетая во все черное, «соседка с третьего этажа», – представила ее мама. На диване сидели несколько человек, они были не похожи, но точно пришли вместе. Бенжамин представился, и они объяснили, что они из маминой танцевальной группы. Они с интересом смотрели на него, улыбались ему, общались с ним, следили за ним взглядом, и Бенжамин почувствовал радость, наверное, от того, что они знали, кто он такой – мама рассказывала о нем. О танцах мама говорила очень мало. Бенжамин понял, что незадолго до Рождества мама получила по почте объявление, в котором говорилось, что группа сальсы объявляет новый набор. Она решила заглянуть туда, но Бенжамин и не знал, что она продолжает туда ходить. Мама села на диван, наполнила бокалы своих друзей-танцоров. Бенжамин увидел у окна Пьера и подошел к нему.

– Никого знакомого, – прошептал Пьер.

– Ее двери всем открыты, – сказал Бенжамин. – Неизвестно, сколько народу здесь побывало.

– Ага. И стол ломится от подарков.

Бенжамин посмотрел на три пакета. Засмеялся.

– А как дела с нашим подарком? – спросил Бенжамин.

– Все в порядке. Нильс привезет его с минуты на минуту.

Мама приготовила канапе с лососем и мягким сыром и маленькие хлебцы с намазкой из морепродуктов. Несколько бутылок игристого стояли на подносе рядом с бокалами. Бенжамин огляделся. Лишь сейчас, благодаря всем этим незнакомцам, он смог увидеть квартиру со стороны. На маленькой книжной полке – книги авторов-евреев. На стене – фотография нобелевского лауреата по литературе. Попытка выглядеть просвещенной буржуазией. Бенжамину это было с детства знакомо. Братья получили элитарное воспитание, именно оно считалось экзистенциальным минимумом. Их воспитывали по высшему разряду, учили всегда держать спину прямой, обязательно молиться перед едой и пожимать маме и папе руку после окончания трапезы. Вот только денег в семье не было, точнее, денег для детей не было. Да и обучали детей вполсилы, сначала с энтузиазмом и горящими глазами, а потом сводя все на нет. Дети так и не сумели догнать в образованности своих родителей; об этом родители рассказывали разные смешные истории, анекдоты о том, как дети попали впросак из-за своего невежества. Мамина любимая история была о том, как она приготовила французскую запеканку касуллé, а дети решили, что на ужин у них будет жареная косуля! Так было, пока дети были еще маленькими, а у мамы с папой были силы и желания. Пока проект «семья» еще существовал. Потом почти все исчезло. Перестало функционировать. Они все реже ужинали вместе, и когда прекратили вовсе, этого в принципе никто и не заметил. Каждый вечер, в шесть часов, дети выходили на кухню и делали себе бутерброды на ужин, а потом молча ели их, запивая какао. Единственное, что оставалось, – воскресные обеды; мама напрягалась, стояла на кухне и макала сою в сливочный соус, чтобы придать ей правильный цвет. За обедом было много вина, но заметно это становилось, только когда мама с папой затихали и становились задумчивыми. Иногда, заканчивая трапезу, мама внезапно вскидывалась.