– Этого я не сказал бы. Ни в коем случае.
– Но она застала вас в своей комнате.
– Ничего подобного. Я увидел ее только тогда, когда пошел
туда с мамой.
– Но вы были в ее комнате, чтобы отнести туда сумочку?
– Да.
– А зачем вы ее открывали?
– Чтобы посмотреть, сколько в ней денег. Я не хотел, чтобы
Диана потом говорила, будто у нее что-то пропало и я ее обокрал.
– Вы нашли сумочку, когда ставили машину после того, как
приехали домой?
– Да.
– И сразу же отнесли сумочку в комнату мисс Рэджис?
– Да.
– И вы нашли эту бриллиантовую подвеску?
– Да.
– И вы сразу же пошли с ней к матери?
– Да.
Мейсон повернулся к миссис Бартслер:
– Сколько времени спустя после того, как сын принес вам
подвеску, вы отправились в комнату мисс Рэджис?
– Почти тотчас же.
– Уложим все это во времени, – сказал Мейсон. – Вы могли бы
сказать, что были в комнате мисс Рэджис через пять минут после появления сына с
этой подвеской?
– Это наверняка заняло времени не больше, – холодно ответила
миссис Бартслер.
Карл Фрэтч слегка нахмурился.
– А вы, кажется, утверждаете, – обратился к нему Мейсон, –
что пошли к матери тотчас же после того, как нашли подвеску в сумочке мисс
Рэджис?
– Не могу сказать этого совершенно точно, – ответил Фрэтч
нетерпеливо. – Я не предполагал тогда, что меня подвергнут столь унизительному
допросу.
– Однако вы утверждаете, – продолжал Мейсон, – что нашли
сумочку, поставив машину, после того, как приехали домой, что вы сразу же
отнесли ее в комнату мисс Рэджис и что, обнаружив подвеску, пошли с ней сразу
же в комнату своей матери. Миссис Бартслер сразу же вернулась с вами в комнату
мисс Рэджис, и вы застали ее там уже в одном халате. Из этого следовало бы, что
она должна была оставить «Коралловую Лагуну» перед вами, чтобы успеть вернуться
домой и сделать все это…
– Я могла немного ошибиться во времени, – перебила миссис
Бартслер с ледяным достоинством. – Когда я теперь над этим задумываюсь, то
припоминаю, что в первую минуту мне было трудно поверить в то, что кто-то из
домашних мог унизиться до того, что обкрадывает меня. Я расспрашивала Карла
некоторое время о том, что представляет из себя эта мисс Рэджис и что он узнал
о ней в этот вечер. То, что я услышала, не было для нее слишком похвально.
– Следовательно, это продолжалось некоторое время?
– Да. Теперь я припоминаю, что мы пошли не сразу.
– Это продолжалось пятнадцать минут?
– Мне трудно установить пределы времени.
– Могло продолжаться целых полчаса?
– Может быть.
Мейсон повернулся к Язону Бартслеру и спросил:
– Вам достаточно?
– Сколько вы требуете, Мейсон?
– Во-первых, я хочу получить вещи мисс Рэджис. Кроме того, я
хочу получить ее плату до сегодняшнего дня, а также за две недели выходное
пособие. Что касается остального, то я должен буду переговорить со своей
клиенткой, а вам советую переговорить со своим адвокатом.
– Если ты заплатишь ей хотя бы один цент, я не прощу тебе
этого до смерти! – накинулась на мужа миссис Бартслер. – Этот человек приходит
сюда и имеет наглость сомневаться в словах Карла!
Бартслер хотел что-то сказать, но прикусил язык.
– Конечно, – вставил Мейсон, – если вы хотите конфронтацию в
суде и допрос свидетелей, то я не имею ничего против этого.
– А впрочем, делай как знаешь, Язон, – заявила миссис
Бартслер. – В конце концов, возможно, будет лучше откупиться и отделаться от
этой уличной девки раз и навсегда. Несомненно, она только и ждала этого
момента, с того дня, как переступила порог нашего дома.
И величественным шагом она направилась к двери. Карл хотел
было исчезнуть вслед за ней.
– Подожди, Карл, – остановил его Язон Бартслер. – Задержись
еще на минуту, хорошо?
Колебание молодого человека было заметным. Однако,
поразмышляв, он пожал плечами, повернулся и снова подошел к креслу отчима.
– Ты, гаденыш, – сказал Бартслер, не повышая голоса, как
будто разговор шел об обыденных вещах. – Номером с этой бриллиантовой подвеской
ты уже воспользовался каких-то три года назад, когда у нас работала та девушка
– горничная твоей матери. Только, кажется, в тот раз у тебя получилось лучше,
потому что тогда моя жена весь день рассказывала, что у нее пропала эта
подвеска. Вечером ты вышел с молоденькой горничной, а утром подвеска оказалась
на своем обычном месте. Я основательно это обдумал. Теперь я вынужден буду за
тебя платить. Твоей матери необязательно об этом знать, но ты помни на будущее,
что я раскусил тебя, ты, маленький лицемерный негодяй! А теперь – прочь отсюда!
Карл Фрэтч сделал ироничный поклон, который должен был
показать, что он подчиняется авторитету старшего человека из-за врожденного
нежелания возражать и готовности настоящего джентльмена скорее согласиться с
неприятным и унизительным положением, чем забыть хоть на минуту о вежливости.
Когда дверь за ним закрылась, Язон Бартслер повернулся к
Мейсону:
– Итак, сколько?
– Мне действительно трудно определить сумму. Я пришел
получить вещи своей клиентки, установить обстоятельства происшествия и…
Бартслер поднялся, подошел к сейфу, повернул циферблат.
– Я открывал ей, когда она вернулась, Язон, – отозвался
Фрэнк Гленмор. – Она просила, чтобы я вернул деньги той женщине, которая
приехала одновременно и заплатила за такси вместо нее.
– Диана была пьяной? – спросил Бартслер через плечо.
– Нет.
– У нее был подбит глаз?
– Нет.
Бартслер открыл дверцу сейфа, затем маленькие внутренние
створки, выдвинул ящик, закрытый на ключ, отпер его и достал пачку шелестящих
новеньких стодолларовых банкнот. Отсчитав десять, он заколебался, прошептал:
«Диана – это хорошая девушка», – и отсчитал еще пять. Задумался на минуту,
сказал Мейсону:
– Вам тоже положен гонорар, – и отложил следующие пять в
отдельную пачку. – Две тысячи долларов, – сказал он. – Полторы для нее и
пятьсот для вас. Взамен я получу заявление, что вы отказываетесь от всяких
претензий и обвинений в клевете, нападении, насилии, повреждении и всего, что
только можно придумать.
– К сожалению, – ответил Мейсон, – сейчас я не располагаю
полномочиями для заключения договора.
– Вот телефон, – заявил Бартслер. – Поговорите со своей
клиенткой. Я хочу решить это дело положительно и окончательно.