Создатель звезд - читать онлайн книгу. Автор: Олаф Стэплдон cтр.№ 95

Вырождение центров высшей нервной деятельности сказалось на нас куда более серьезной и далеко ведущей неприятностью – общим духовным разложением, ранее казавшимся просто невозможным, так мы были уверены в нашей целостности. Совершенная бесстрастность желаний стала за многие миллионы лет такой естественной для нас, что превратилась в краеугольный камень всего нашего общества и культуры. Мы почти забыли, что оно имеет физиологическую основу и что, если эта основа будет подорвана, мы можем лишиться рациональности поведения. Но, пронизываемые на протяжении нескольких тысяч лет особой звездной радиацией, мы постепенно утратили не только экстаз бесстрастной веры, но даже и способность обычного равнодушного поведения. Теперь каждый подвержен иррациональной склонности к защите себя как частной персоны против своих собратьев. Личная зависть, ярость, даже убийство и беспричинная жестокость, ранее никогда не известные нам, теперь стали всеобщими. Вначале, когда люди стали замечать в себе эти архаические позывы, они с удивлением и презрением подавляли их. Но по мере того как высшие нервные центры все дальше захватывало разложение, человеческое в нас становилось все менее уверенным, а животное – более неуправляемым. С этого времени рациональное поведение достигается лишь после изнуряющей и унизительной «моральной борьбы», вместо того чтобы проявляться спонтанно и свободно. А теперь вообразите ужас и недоверие, охватившие нас, когда мы обнаружили себя, всех до одного, обреченными на безнадежную борьбу против побуждений, которые всегда считали безумием. Было достаточно мучительно осознавать, что каждый из нас способен в любой момент только ради помощи какому-либо близкому или дорогому существу предать свой высший долг по отношению к рассеиванию семян; и ужасно было обнаруживать себя так глубоко погрязшим в неспособность проявить даже общепринятую заботу и милосердие по отношению к окружающим тебя. Потому что человек, любящий себя больше своего друга, даже на ничтожно малую величину, ранее был нам неизвестен. Но сегодня многие из нас оказываются сопровождаемы взглядом изумленного ужаса и жалости в глазах пострадавшего собрата.

На ранних стадиях наших неприятностей были созданы психиатрические больницы, но очень скоро они стали переполнены и лишь отягощали больное общество. Затем безумные оказались убиты. Но стало ясно, что по стандартам недавнего прошлого мы все безумцы. Ни один человек теперь не может полагать, что его поведение благоразумно.

И, разумеется, мы уже не можем доверять друг другу. Частично из-за всеобщей иррациональности желаний, а частично из-за недостатка взаимопонимания, наступившего с потерей «телепатической» связи, мы начали тонуть во всех видах разногласий. Непременно следовало разработать политическое устройство и систему законов, но нам казалось, что они только увеличат наши трудности. Установить порядок такого типа, который поддерживается полицейской силой. Теперь все это находится в руках профессиональных организаторов, уже приобретших все пороки бюрократии. Большей частью именно из-за их глупости вышло так, что две антарктические нации ринулись в социальную революцию и уже готовы были противостоять оружию, которое безумное мировое правительство создало для их уничтожения. Тем временем, из-за полного крушения экономики и невозможности добраться до продуктовых фабрик на Юпитере, ко всем нашим несчастьям добавился еще и голод, который предоставил некоторым наиболее искусным из безумцев возможность заниматься торговлей, приобретая выгоду за счет других.

И вся эта безумная глупость – в обреченном мире и обществе, которое еще вчера было самым цветущим в галактике! Те из нас, кто еще заботится о своем духе, уже склонны сожалеть, что человечество не предпочло благопристойное самоубийство, прежде чем началось это моральное разложение. Но, разумеется, иначе случиться и не могло. Поставленная задача должна быть завершена. Потому что Рассеивание Семян стало для каждого из нас почти высшим религиозным долгом. Даже те, кто постоянно пренебрегает этим, осознают, что это последняя служба человека. Такое случилось с нами потому, что мы пережили свое время и вынуждены наблюдать собственное падение из духовной возвышенности в то звериное состояние, из которого человек так редко вырывался.

Однако почему мы упорствуем в этой отчаянной попытке? Если даже, при удаче, семя сможет где-то пустить корни и начать разрастаться, не будет ли конец его дерзновенной попытки если не в быстром огне, то в финальном противоборстве с жесточайшим холодом? Наш труд будет самым лучшим из посевов для обильной жатвы смерти. Кажется, не существует никакой разумной защиты от этого, если не считать за благоразумие безрассудное выполнение до конца той цели, что была задумана в прежнем, более просвещенном состоянии.

Но мы не чувствуем уверенности в том, что на самом деле мы были намного просвещенней. Сейчас мы оглядываемся назад, на свою собственную прежнюю сущность, с удивлением, но также и с непониманием и с опасением. Мы пытаемся припомнить то величие, что, казалось, было открыто каждому из нас в совокупности расового разума, но почти ничего не помним о нем. Мы не можем подняться до того более простого блаженства, которое однажды было в пределах досягаемости беспомощного индивидуума, до той ясности и чистоты восприятия, которая, казалось, должна бы быть ответом духа на любое трагическое событие. Оно ушло из нас. Оно не только невозможно, но и невероятно. Теперь мы созерцаем наше личное бедствие и всеобщую катастрофу как исключительно ужасные. Да, после столь долгой борьбы за становление человеку предстоит оказаться сожженным заживо, как пойманной в мышеловку мыши для развлечения безумца! Как в этом может заключаться какая-то красота?

Но не в этом состоит наше последнее слово, обращенное к тебе, житель прошлого. Потому что, хотя мы и пали, все-таки еще есть в нас что-то такое, оставшееся от давно прошедших времен. Мы стали слепыми и слабыми; но именно осознание того, что мы вот такие, вынуждает нас к великой попытке. Те из нас, кто еще не совсем пал, объединяются в братство для взаимного укрепления, чтобы истинный человеческий дух мог поддерживаться немного дольше, пока семя не будет посеяно и смерть не станет угрожать человечеству. Мы пытаемся быть преданными друг другу, нашему общему предприятию и тому видению, которое больше уже не посетит нас. Мы посвящаем себя утешению всех бедствующих, кто тем не менее еще остался в живых. Мы посвящаем себя рассеиванию семян. И даем себе обещание сохранять дух живым и бодрым до самого конца.

Время от времени мы встречаемся небольшими группами или многочисленными компаниями, чтобы ободрить себя взаимным присутствием. Иногда в этих случая мы можем лишь просто сидеть в тишине, набираясь утешения и сил. Иногда произнесенное слово проносится среди нас, проливая короткий свет, но слишком мало тепла в душу, что стынет в изнывающем от зноя мире.

Но среди нас есть один, переходящий с места на место и меняющий компанию за компанией человек, чей голос слышен постоянно. Он молод; он последний, родившийся среди Последних Людей, – он был последним зачат перед тем, как мы узнали о нашем роковом конце и прекратили всякие зачатия. Будучи последним, он при этом еще и достойнейший. Не только мы так воспринимаем его, но и все его поколение полагается на его волю: он, самый молодой, отличается от остальных. В нем есть дух – казалось бы, всего лишь особая одухотворенность – дающий силу выстоять против вспышки солнечной энергии гораздо дольше, чем остальные из нас. Это похоже на то, будто само солнце затеняется яркостью его духа. Как будто наконец в нем и только лишь на один день исполнилось обетование человеку. Потому что хотя, подобно другим, он и страдает телом, но всегда он выше своего страдания. И хотя он больше, чем остальные из нас, чувствует страдания других, он выше какой-либо жалости. Его успокаивающее воздействие – как свежая добродушная шутка, способная заставить страдающего улыбнуться собственной боли. Когда этот самый молодой наш собрат вместе с нами в глубокой задумчивости созерцает наш умирающий мир и крушение всех человеческих устремлений, он не погружается, подобно нам, в смятение и страх, а спокоен. В присутствии такого спокойствия отчаяние переходит в умиротворенность. Его рассудительная речь и даже один лишь звук его голоса открывает наши глаза, а сердца загадочно наполняются ликованием. Тем не менее часто слова его бывают крайне жестокими.