Ашезир совсем запамятовал, что обещал провожатому четыре золотых. Неплохо местные устроились – на эти деньги и коня можно купить, хоть и плохонького. С другой стороны, вряд ли так часто попадаются дурни, согласные платить золотом...
Он пошарил в поясном кошеле и сунул мальчишке монеты.
– Держи. Если дождешься, еще получишь.
– Два дня подожду, – осклабился Хир. – А может, и три. Чего бы ни дождаться? Вода есть, – он кивнул на болото, Ашезир поморщился. – Брюхо тоже найду, чем набить. Птахи тут непуганые и вкусные даже всырую.
Бр-р... Впрочем, у местных жителей, наверное, свои предпочтения.
– Ну, пожелай удачи.
– Хе, удача здесь ни гроша не стоит. Проваливай уже, богатый господин. Надеюсь, вернешься и дашь еще монет.
Не было смысла что-то говорить в ответ, и Ашезир пошел вверх по холму. Надо же! Они и впрямь существуют! Посреди болота!
Он еще не добрался до вершины, а путь преградила девица: черноволосая, тщедушная, на вид лет четырнадцать, не больше.
– Зачем пришел? – спросила она.
– Хочу увидеть вашу главную.
– Зачем пришел?
Ашезир попытался обойти ее, не отвечая, но... сколько ни шел, оказывался на том же месте. По-прежнему перед ним возникала чернявая девчонка, восклицающая: зачем пришел?
Ответить? Ничего другого не остается... Похоже, он столкнулся с колдовством, и дочери ночи правда способны на многое.
Надежда всколыхнулась в душе, разгорелась, подобно костру в праздник весенних ночей.
– Я хочу вернуть свою жену в наш мир, пока она не ушла в тот.
– Она еще не перешла черту?
– Нет. И не должна перейти. Поэтому я здесь.
– Хорошо, – проворковала девчонка. – Можно попробовать, но назови свое имя.
В памяти всплыли слова мальчишки: «Только имя свое не говори».
– Мое имя не имеет значения. Важна только жизнь моей жены.
– Хитрый, – девчонка хихикнула. – Я пропущу тебя, если ты готов заплатить.
– Чем заплатить? Как?
– Не знаю, – она пожала плечами. – Ты либо готов, либо нет. Если нет, то уходи, пока не поздно.
Ясно: расплата будет суровой. У Шиа они забрали сына... Что же заберут у Ашезира? Кого он любит? Мать? Скорее питает к ней просто нежные чувства: сложно любить по-настоящему, если с десяти лет видел ее лишь два-три раза в год. Брата любит, но тоже не так, чтобы до безумия. Значит, его заставят заплатить по-другому... Как?
Ладно, пока не важно. Плату можно принести потом, а сейчас, если Данеска умрет, то и Ашезир не жилец: собственный отец может казнить его, обвинив в гибели жены. Даже если Ашезир опередит императора – убьет его, – то на поддержку Каммейры уже можно не рассчитывать. Так и так получается: если степнячка погибнет – Ашезир окажется если не мертвецом, то заключенным в каком-нибудь замке на задворках Шахензи.
– Я готов! На все! Пусти!
– Проходи, – сказала девчонка. – Как дойдешь... сам поймешь, куда идти дальше.
Он и впрямь понял. А чего тут не понять? Вершину холма окружали огромные черные камни, в середине высился то ли дом, то ли храм: приземистый, неказистый, а вокруг торчали глинобитные хижины.
Ашезир двинулся в низкий дом-храм. Вошел и... никого, ничего не увидел. Лишь голые стены и голый пол...
Нет. Не совсем пол, не совсем голый: вниз уходила лестница. Вглубь холма! Немыслимо!
Он двинулся по ней: а куда деваться? Раз уж пришел и заранее согласился на все, то глупо отступать. Дыхание перехватывало, желудок скручивало от страха, сердце билось так, что казалось, будто не выдержит бешеного ритма и остановится. Ноги подкашивались, в нос били запахи земли, сырости, дыма, но Ашезир по-прежнему спускался ниже и ниже, считая ступеньки. Десять, двадцать, двадцать пять... На сороковой лестница закончились, он оказался в комнатушке, посреди которой полыхало пламя – дым уходил в отверстие в стене, но не полностью, часть его все же заполняла помещение. Над костром висел котелок, в котором что-то бурлило. Из тени выступила женщина. Ее белокурые волосы струились по плечам, ниспадая почти до пола, ярко-синие глаза даже в полумраке пронзали насквозь.
Снова Ашезир ошибся в предположениях: думал, его встретит старуха, а встретила молодая красавица.
– Чего ты хочешь? – спросила она и шагнула вперед. – Зачем пришел? Кто ты?
– Я хочу вернуть жену.
– Кто ты?
Только имени своего не говори...
– Человек.
– Ты готов заплатить, человек?
Она еще приблизилась, и отсветы костра упали на обнаженные ноги... Стройные, прекрасные, которые хотелось гладить, целовать, а потом приподнять короткую тунику из синего льна и...
– Желаешь меня? – спросила красавица. – Получи же, я твоя! – ее пальцы заскользили по соблазнительной груди, животу, потом нырнули между ног.
О, проклятье! Нет-нет-нет! Это какое-то наваждение! Не за этим он здесь!
– Верни мою жену! Можешь? Если нет, я уйду.
– А зачем она тебе? – прелестница обнажила груди. – Останься со мной. Ты такой... вожделенный...
Детский стишок:
«...Если дотянутся, схватят – и в клочья.»
Ашезир никогда не обманывал себя: он не из тех мужчин, которых просто так, не зная, что он принц, вожделеют женщины.
Здесь явно какой-то подвох. Наваждение, хитрость, обман... Эту сладкую нельзя брать... Но так хочется, сил нет! Намотать бы золотые кудри на свою руку и... Нет! Нельзя!
– Мою жену верни! И не крути передо мной своими прелестями... Жену верни! Она мне нужна, ты нет.
– Как скажешь.
Красавица пожала плечами и мигом перестала быть соблазнительной. По-прежнему оставаясь молодой и красивой, она больше не вызывала жгучего желания. Ашезир вздохнул с облегчением.
– Иных просителей от соблазна спасает любовь, – протянула женщина и уселась у очага. – А тебя что спасло? Неверие в себя? Ты думаешь, будто никто не может тебя пожелать, правда?
– Ты вернешь мою жену или нет?! Ответь наконец!
– Я не пойду за ней, – красавица помотала головой. – Но могу тебя отправить. Если ты готов и, если у тебя есть ее кровь.
– Ну так отправляй!
– А ты знаешь, что можешь не вернуться? А если вернешься, то придется заплатить?
– Какова плата?
– Пока не знаю, – она усмехнулась. – Для начала вернись, а там увидим... Плата может быть любой: ты заранее должен согласиться. Ты должен быть готов на любую жертву. Если не готов, то уходи, пока можешь...
Неясно, чего потребуют дочери ночи, но ведь расплата грозит лишь потом… К тому времени он что-нибудь придумает.