В скором времени следственные тучи начали интенсивно сгущаться над головой чиновника. Сообразив, что в случае ареста детский стишок «А потом было насилие над попой дяди Василия» приобретет красочно-зловеще-тюремный характер, забрав, как неотделимые части бытия, жену с бриллиантами, уже бывший госпахарь рванул к себе на нехилую виллу в Антибы. Вот оттуда и последовал этот звонок.
– Что случилось, Василий Константинович? Жулье – это кто?
– Прокуратура. Денег предлагал – не взяли. То ли мало предлагал, то ли боятся. Жулье, короче. А сейчас в Интерпол подали обращение. Заочный арест. Все дела. Честного человека хотят засудить, мерзавцы. Фу, противно. Так вот я думаю, что эти твари меня выдадут. Вы же их знаете. Вот, хотел, чтобы вы прилетели сюда. Хочу посоветоваться. Мы тут сидим с корзиной и ничего не понимаем.
Прожив во Франции двадцать лет, «тварей» я действительно знал хорошо. «Твари» могут выдать и «тварьской» бровью не поведут. Что же касается «корзины», то под этим термином подразумевалось совсем не легкое лукошко для сбора грибов, а официальная подруга жизни, приобретенная Васей в доисторический период службы в советской армии в чине прапорщика. Просто супругу мелкого военачальника в гарнизоне сослуживцы ласково называли «Это наша Зина – жопа как корзина». Русскому народу лиричности не занимать. Гордости полка Зине действительно было что показать Лазурному Берегу.
Через три дня я подъезжал к воротам одной из самых дорогих вилл в Антибе. По отечественному обычаю меня сразу без местных «хрю-хрю-муню» усадили за стол, поставили передо мной огромную тарелку борща с пампушками и налили внушительный стакан водки. Было около двух часов дня, на улице плавился асфальт из-за тридцатипятиградусной жары, то есть было самое время обедать и пить водку.
– Ну если вы не пьете, Александр, ваше здоровье! – сказал Вася, видя, как я наотрез отказался от борща с алкоголем под предлогом грядущей послеобеденной работы. – Точно не будете? Может, коньячку? Ну ладно. Как хотите.
Предположения нашей коллегии оказались верны. В задачу, поставленную передо мной Василием и Зинаидой, входил срочный поиск и промывание мозга местному коллеге с целью удержания хозяев дома от выдачи в Россию, а также обсуждение стратегии защиты в случае наступления неприятного «плана Б». «План Б» предполагал собой абсолютную тишину. Правда, «Матросскую».
Борщ пришлось немного осилить, и он неожиданно оказался на редкость вкусным. Даже в такую жару. Зина с гордостью сообщила мне, что ее увлечением с незапамятных времен является стряпня.
– А вчера мы сделали сильнейший ход! Зинка, я и садовник (а он у нас поляк и немного петрит по-русски и по-здешнему) пошли в какую-то вшивую богадельню. Гениальная идея была и, конечно, моя. В богадельне что-то типа невольничьего рынка. Они там пытаются пристроить куда-нибудь эту хренову тучу сраных беженцев. Вот мы и решили кого-нибудь приспособить по хозяйству, чтобы французам тяжелее нас было обратно выкидывать. Твари конченые. Нормальные люди разве могут сыр с плесенью есть? А эти жрут. Аж за ушами трещит. И сырое мясо жрут, кретины. Причем лошадиное. И морских гадов живых…
– Вы кого-то взяли?
– Да, двухметрового черного бугая. Мы искали повара. Вот его нам и привели. Ну заодно и чинить чего-нибудь в доме будет. У нас что-то сантехника и канализация стали барахлить. По виду безобидный такой придурок. Зовут его только как-то странно – Бурундук. Вы когда-нибудь такое слышали? И разговаривать с ним нереально. Ни бельмеса по-русски не штырит, африканец хренов.
– Я его к вашему приезду вчера тренировала. Учила котлетки русские делать. Вроде получилось неплохо. Сегодня попробуем свеженькие.
Мне стало интересно, и я вышел из дома в сад. Зина осталась прибирать со стола, а бывший чиновник отправился со мной посмотреть на нового работника.
Это была довольно живописная картина. Под французской пальмой спал большой очень черный и упитанный организм в уставших от жизни пожилых плавках. Его голова была основательно выбрита, кроме самой макушки, что в известной степени напоминало отдаленно еврейскую ермолку.
– Он случайно не ваш? – предположил умный Вася.
Услышав человеческую беседу, гигант, приветливо улыбаясь, поднялся на ноги.
– Hello, my friend, – начал я разговор с поваром, улыбаясь в ответ.
– Бубу – хуту!
– Это просто полный трындец, если не сказать хуже! – застонал хозяин пальмы. – Как мы будем общаться с этим примудком? Как вообще кто-то может понять, что за ахинею он несет? Вчера целый день пытались объясниться – ничего. Только жесты. И то не очень понятные. Тупиковая ситуация от слова совсем. Может, он хочет нас съесть? Спросите его еще что-нибудь. Пожалуйста. Вдруг сознается на другом языке? Он хочет нас съесть или нет? Он же не зря сказал, что повар. Вы видели его зубы? Цвет раковины в ванной. Это он на белых отточил?
– Вигейц («Как дела»)? – решил я попробовать на всякий случай на идише.
– Бурундук, – прилетела обратка. Ответ был принят. Легче ни мне, ни Васе от этого не стало.
Вообще-то картина начинала напоминать колониальную ситуацию конца девятнадцатого века в отечественном представлении. Парню лишь не хватало в руке копья, мне – на голове пробкового шлема, а между нами – сумки с бусами в обмен на алмазы, бивни и ручного тигра. Между тем афроафриканец, понимая, что имеет дело с безмозглыми носорогами из местных джунглей, решил повторить все сначала, добавив еще пару-тройку новых компонентов:
– Бубу-Бурундук-Хуту-Нкурунзиза-Па-Бон-Бужумбура-Тутси-Па-Бон-Комарад-Гуд.
«Объяснил – и сразу стало все понятно», – подумал я.
Действительно, поразмыслив над услышанным, история беженца вырисовывалась следующим образом. Василий Константинович внимательно меня слушал, а симпатяга повар кивал в такт моему рассказу, распознавая знакомые слова.
– Его зовут Бубу, и он из бывшей бельгийской колонии – Руанды. Сейчас – Бурунди. Бурундуки (местные жители) с удовольствием вернулись бы обратно в колонию, но поезд ушел. Демократия. Там два племени: хуту и тутси. Какое-то время назад к власти путем очередного переворота пришло вот это слово: «Нкурунзиза». К тому же нового президента зовут Пьер. Как Безухова. Пьер Нкурунзиза. Собственно, почему я все это и запомнил. По-моему, он – тутс. Много – это тутси. Один наверняка – тутс. Так вот, последнее время тутси истребляют хуту. Бубу – хут. Или хуту. Там гражданская война и тихий ужас. Нынешний президент на выборах при явке в семьдесят шесть процентов набрал девяносто два. И так три срока подряд. Вот оттуда и бегут все. Наш пацан должен наверняка петрить по-французски еще и с руандуёвым акцентом.
– Бубу, tu parles français? – спросил я первого знакомого хуту в моей жизни.
Французский этого парня был весьма своеобразным, но через полчаса я зачем-то знал, из какой он деревни, что он второй брат из восьми детей, что он не женат, и что у него есть домашнее задание – перевезти в Канны или Антиб весь негритянский кишлак. Желательно с коровами. Козы прибудут по надобности. Стать обладателем столь детальной информации относительно жития мистера Бубу, вступая в беседу, я даже не предполагал. Обогащенный знаниями, я отправился наконец отдыхать в отведенную мне комнату…