А тут – вот она – Слава! И рядом Говорухин, тоже Слава, кстати…
Сплоченной стайкой съемочной группы мы поднялись на второй этаж.
Катя, продюсер фильма, сказала мне на ухо: «Сейчас вас всех, актеров (И я? Я – актер?! Просто не верится…) растащат журналисты для интервью. Потом, когда зал усядется, мы встречаемся там, вдали, и все идем на сцену. Так что не теряйся! Ну, а потом банкет. Хорошо?»
Хорошо?! Не то слово… Следующий шаг – простые и незамысловатые Канны, красный ковер с обнимающей меня Скарлет Йохансон, плачущая от ревности Мила Кунис… А дальше? Страшно представить… MGM? XX Century? Paramount? All Stars? Короче, меня распирало, как первого сентября много лет назад, когда вся семья вела меня и букет в первый класс.
Действительно, журналистов с их идиотскими вопросами была целая стая.
Вопрос: «А правда, что в фильме разница в социальном классе у двух героинь подчеркивается тем, что простая девушка, извините, лохматая, а суперсекретарша – бритая? И это вы, как знаток женской души, подсказали такой ход режиссеру?»
Ответ: «Душа, девушка, к этому месту имеет мало отношения. Там чаще встречается мозг!»
Вопрос: «А правда, что вас теперь пригласил на съемку своего нового детективного сериала Федор Бондарчук? И вы там играете роль Михаила Маратовича Авена – банкира?»
Ответ: «Правда, но не совсем. Во – первых, не Федор Бондарчук, а Александр Стриженов. Во – вторых, это не детективный сериал, а полуторачасовая комедия. И я там сыграл роль Бориса Абрамовича Фридмана. Крупнейшего риэлтора в нашей стране. Банкир будет в следующий раз, наверное!»
Вопрос: «Ваши творческие планы как актера? На самое ближайшее время…»
Ответ: «Перед началом просмотра творческий процесс должен пройти в туалете. Это в самом ближайшем будущем… Иначе просмотр будет коротким. Ну и так далее…»
Официанты разносили шампанское, народ тусовался, веселился. По всему периметру помещения висели экраны, на которых мелькали эпизоды из нашего фильма. Мое появление каждые шестьдесят секунд шло перед Домогаровым и после Матвеева. Я допивал второй бокал теплого шампанского и громко млел, тихо икая.
Улыбаясь, ко мне подошел молодой человек небольшого роста.
«Фанат! – решил я про себя. – Звездею прямо на глазах. Что же будет после просмотра? А любимую неужели надо будет называть «звездунья»? И выдержит ли она вообще испытание международным признанием?»
– Здравствуйте, – сказал, улыбаясь, подошедший. – Можно вас кое-что спросить?
– Да, конечно, – ответил я. В день премьеры и славы доброта захлестывала.
– Скажите, вы учились во ВГИКе?
– Да, было дело.
– Точно, – продолжал фанатик. – Я вас узнал. Вы спали с моей бабушкой.
От такой ошеломляющей новости на премьерном показе фильма звезды в моем планетарии неожиданно растворились или, скорее, как-то стухли.
Я начал оглядываться вокруг себя в поисках бабушки, лихорадочно соображая, что делать в такой ситуации: «Для алиментов вроде бы поздно, для признания «дедовства» рано». Около нас находилось довольно большое количество особей женского пола. Выбор бабулек был велик и теоретически на бывший или будущий роман годился, но по возрасту не укладывался. Даже если тогда ей было четырнадцать…
– Она работала в библиотеке, – уточнил внучок. – И она много о вас рассказывала. Если б я знал, что вас здесь увижу, обязательно пришел бы с ней.
Ситуация запутывалась. Во ВГИКе, конечно, много чего было, но, скорее, на актерском и киноведческом. И на экономическом. Ну хорошо – на художественном и сценарном. Ну и на находящейся рядом Киностудии детских и юношеских фильмов имени Горького, где мы проходили практику. Но в библиотеке?! Не было. Сто процентов – не было. Книги брал и читал. Библиотекаршу – нет. Я бы помнил. Нереально! Я представил себя между вибрирующих стеллажей, падающих на пол книг по истории кино вперемежку с полным собранием сочинений Ленина и подшивкой журнала «Советский Экран» на полу… Не было. Мамой клянусь! Нет, на всякий случай не буду, хотя уверен.
– Мне кажется, что бабушка наверное шутила или ошибается…
– Моя бабушка никогда не ошибается! – молодой человек, кажется, слегка обиделся. – И я не ошибаюсь.
И показав пальцем на экран с моей физиономией, твердо добавил:
– Вы же Карен Шахназаров?
Меня перевернуло от смеха в воздухе, как будто я прыгнул на олимпийских играх через козла. Мгновенно отпал Paramount с фестивальной дорожкой в Каннах, Голливуд и Оскар ушли навсегда из восстановленного сознания, полностью вернулась спасительная вековая генетическая самоирония.
– Нет, дорогой, я не он. Бабушка ваша давала кому-то другому книги и подшивки. Может быть, и Карену Шахназарову, но точно не мне. Я бы на вашем месте проверил бы родство. По росту так вы просто его наследник…
А уже через несколько минут я стоял перед экраном «Октября», смотрел на полный кинозал и корчился от смеха. Съемочная группа, которой я успел все рассказать до выхода, – тоже. Глядя на сцену, зал наверное считал, что Говорухин снял не суперский черно-белый триллер в стиле шестидесятых, а несвойственную ему комедию положений.
Когда режиссер представлял группу и вызвал меня, то на позывные «Александр Добровинский» я даже не шелохнулся. Очевидно, ждал, что меня «кареннозашахназарят»… Продюсер Катька (тоже подруга по институту) просто вытолкнула меня вперед… Корчась в судорогах, я сделал два шага к рампе и поклонился. Разогнуться сил не было…
Через недели две, в воскресенье, в двенадцать ночи, позвонил известный чиновник.
– Александр Андреевич! Очень прошу вас немедленно увидеться со мной. Я в пивном баре «Жигули», рядом с вашим домом. Мне сказали, что не сегодня – завтра меня арестуют. Нужно поговорить. Приходите. Умоляю. Только чтобы вас не узнали. На всякий случай.
Я оделся: кожаная куртка, вязаная шапочка на глаза, джинсы, казаки на ногах, затемненные стекла очков на пол лица, небритая с пятницы рожа. Джессика перестала рычать на незнакомца только после того, как меня понюхала.
Чиновник сидел лицом к выходу и торопливо рассказывал мне свою историю.
Вдруг бюрократическая нижняя челюсть резко отвалилась вниз, и здоровенная жвачка бултыхнулась в находящееся под ней пиво.
– Все. Берут. – Сказал Николай Васильевич. – Жене помогите. Очень прошу.
Я оглянулся.
К нашему столу действительно направлялись три молодых человека в черных куртках. Первый из них на весу доставал из худенькой папки какую-то бумагу, очевидно, постановление об аресте. Остальные двигались молча и ничего не говорили. В общем, как это часто бывает при задержании в публичных местах. Вероятно, застенчивая и вежливая группа захвата в масках осталась ждать на улице. Выход из «Жигулей» все равно был один.
Подойдя к нашему столу, первый молодой человек, посмотрев на меня, протянул листок бумаги и заискивающе сказал: