Голова Минотавра - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 2

Пирожек, не размышляя над неожиданной активностью аптекарши, снова направился в темные сени. Из-за находящихся рядом дверей он слышал громкое похрапывание. "Наверняка маленькие дети, — подумалось ему. — У них всегда крепкий сон, которого не способна прервать даже разоряющаяся вокруг смерть".

Грязный дворик был застроен с трех сторон. От улицы его отделял железный забор, доступ к которому преграждали постовые. Вокруг же стояли трехэтажные ободранные домики с внутренними галереями. К счастью, большинство жителей еще спало. Лишь на втором этаже на стульчике сидела седая женщина и не спускала глаз с пржодовника ^[8] Юзефа Дулапы, который стоял рядом с уличным туалетом и курил. "Я вышел по надобности, — воспроизводил про себя Пирожек телефонное донесение Ашкенази, и нашел в сортире нечто ужасное".

— День добрый, пан комиссар, — сказал Дулапа и затоптал окурок сапогом.

— Вы что творите, Дулапа! — крикнул Пирожек, что даже старушка на галерее подскочила. — Это место преступления! Поплюйте на окурок и в карман! Не затирайте мне следов, холера ясна!

— Так точно! — ответил Дулапа и начал разыскивать окурок под ногами.

— Где это находится? — Уже сказав это, Пирожек почувствовал неприятный осадок. Не следует о мертвом человеке говорить "это". — Ну, где тело? — поправился он. — Вы его, случаем, не трогали? Покажи пальцем и давай сюда фонарь.

— В сортире, так что, пан комиссар, вы там осторожнее. Там бебехи валяются, — беспокойно шепнул пржодовник, а затем, отдавая фонарь, прибавил еще тише: — Пан комиссар, вы без обид, только дело-то страшное. В самый раз для комиссара Попельского.

Пирожек не обиделся. Он внимательно осмотрел сырую, черную землю, чтобы не затоптать какие-нибудь следы, затем подошел к туалету и открыл дверь. Смрад перехватил дыхание. Картина же, открывшаяся в розовом свете рассвета, затуманила четкость зрения. Краем глаза комиссар заметил, как старушка сильно высовывается за перила, пытаясь заглянуть в глубину толчка. Он захлопнул дверь.

— Дулапа, — сказал он, втягивая в легкие испорченный воздух, — уберите-ка ту вон старуху.

Полицейский поправил заколку, удерживающую воротник, и с грозной миной направился к лестнице.

— Ну, живо, — крикнул он женщине, — домой, в хавиру, мигом!

— Человек уже и на двор сходить не может! — взвизгнула та, но послушно спряталась в жилище, предусмотрительно оставляя стул на галерее.

Пирожек еще раз открыл дверь и осветил лежащую внутри бледную массу. Тельце ребенка было изогнуто таким образом, словно кто-то пытался засунуть его головку под колено. Волосы на голове были редкие и склеившиеся. Кожа щек вздувалась под напором опухлости. На самом пороге лежали кишки, скользкую поверхность которых покрывали нерегулярные ручейки крови. Все тело было покрыто струпьями. У подкомиссара появилось чувство, будто гортань превратилась в заблокировавшую дыхание пробку. Он оперся на открытую дверь. Никогда еще не доводилось ему видеть что-либо подобное. Болезненное, покрытое коростой, поломанное дитя. На глаз, года три — не больше. Он выпрямился, сплюнул и еще раз поглядел на тело. То были не струпья.

То были колотые раны.

Пирожек захлопнул дверь туалета. Дулапа глядел на него со смесью беспокойства и любопытства. Издали, со стороны Грудецкой, зазвонил первый трамвай. Над Львовом вставал чудный майский день.

— Вы правы, Дулапа, — подкомиссар Пирожек произнес это очень медленно. — Дело в самый раз для Попельского.

Львов, вторник 9 мая 1939 года, четверть одиннадцатого утра

Леокадия Тхоржницкая вышла на балкон своей квартиры на Крашевского 3 ^[9] и какое-то время присматривалась к фрагменту Иезуитского Сада. Делала она это ежедневно, поскольку обожала ту подкрепляющую уверенность, что вокруг нее ничто не меняется и занимает надлежащее себе место: каштаны, буки, дубы, памятник Агенора Голуховского и статуя вазы с аллегориями жизни. Но в этот день, по сравнению с предыдущими неделями, кое-какая перемена случилась. Зацвели каштаны и появились матуржисты ^[10] из расположенной неподалеку гимназии им. Яна Длугоша. С высоты второго этажа женщина видела нескольких молодых людей в гимназической форме, которые шли вверх по улице с папиросами в руках, держа под мышками стянутые ремешком книжки, и жарко спорили о взаимных отношениях, как она расслышала, тангенсов и синусов. Она вспомнила свои собственные экзамены на аттестат зрелости сорок лет назад, а потом и счастливые годы занятий романистикой в Университете Яна-Казимира, где, как одна из четырех девушек в группе, она постоянно была окружена обожателями. Леокадия оперлась локтями на лежащей на перилах перине, подставила лицо солнцу и охотно приветствовала в мыслях собственные гимназические и университетские воспоминания. Под балконом с грохотом прокатился грузовик с ломом. Вот это было нечто неожиданное, а Леокадия терпеть нее могла неожиданных вещей, когда же те случались, она обвиняла себя в отсутствии воображения.

Точно так же произошло и сейчас. Женщина вздрогнула, быстро прошла назад в квартиру и закрыла за собой балконную дверь. Последнее, чего бы ей хотелось, чтобы проснулся ее двоюродный брат, Эдвард Попельский, с которым она жила уже два десятка лет. В течение всех этих лет, единственные споры, что вспыхивали между ними, касались неожиданных пробуждений кузена: то сквозняк стукнул незакрытым окном по фрамуге, то коммивояжер слишком громким голосом рекламировал во дворе собственные товары, то служанка слишком громко молилась на кухне. Все эти события резко прерывали сон Эдварда, который ложился спать в пять утра и не привык вставать до часа дня. Обеспокоенная Леокадия подошла к двери в спальню кузена, окна которой выходили во двор, точно так же, как и окна спальни его дочки Риты, и кухонное окно. Пару минут она прислушивалась, не привел ли чудовищный грохот старых железяк к результату, которого она опасалась. Что ж, произошло то, чего она боялась. Ее двоюродный брат уже не спал. Он стоял у входных дверей и держал в руке телефонную трубку. Ой, не надо было класть трубку правильно, упрекала Леокадия саму себя, так что было делать, если с шести утра Эдварду названивали из отделения? В конце концов, он бы проснулся и устроил ей Голгофу.

Сейчас Эдвард стоял в прихожей и молчал, всматриваясь в телефонную трубку, словно бы видел там живого человека. Вдруг он что-то сказал возбужденным тоном. Леокадия быстро прошла на кухню и закрыла дверь за собой, чтобы не подслушивать. Только ее тактичное поведение ничего не дало. Эдвард кричал на всю прихожую, и она слышала каждое его слово.

— Вы что, пан начальник, по-польски не понимаете?! — Его двоюродная сестра уже поняла, что ее кузен разговаривает со своим шефом, начальником следственного управления. — Я что, неясно выразился?! Я отказываюсь браться за это следствие и отказываюсь сообщать о причинах этого отказа! Это все, что я могу пану начальнику сообщить!