Дачесс нашла полноценную руку Томаса. Их пальцы переплелись. Каково было бы ей на месте этого мальчика? Его проблемы пустячны, его мама жива-здорова, спит в своей постели; будущее лежит перед ним чистым, просторным листом.
— Тебя будут искать, Дачесс.
— Поищут и перестанут. Невелика птица — беглянка из сиротского приюта…
— Нет, ты такая одна. И потом — о Робине ты подумала?
— Пожалуйста, не надо. — Дачесс была уже на грани. — К тебе, наверное, копы явятся. Станут допытываться, куда я направилась да где могу находиться. А ты, из лучших побуждений, еще вздумаешь все им выложить.
— Если даже и вздумаю…
— Нет, ты не из таких.
Дачесс пролежала на траве всю ночь. Видела, как ни свет ни заря выходит из дому миссис Ноубл в рабочей одежде, садится в «Лексус», почти бесшумно выруливает за ворота. Когда мать уехала, Томас открыл заднюю дверь.
Дачесс вошла в его дом, умылась, позавтракала кашей.
У Ноублов был сейф; Томас набрал код и вынул пятьдесят долларов. Дачесс не хотела брать, но он вложил деньги в ее ладонь.
— Я все верну, так и знай.
Он принес консервы — бобы, суп. Дачесс упаковала их в сумку. Как ни быстро она действовала, а Шелли тоже не теряла времени — в доме зазвонил телефон. Трубку Томас, разумеется, не взял. Включился автоответчик.
Они услышали голос Шелли.
— Тревожится, судя по тону.
— Таких, как я, у нее не меньше тысячи.
У парадной двери Дачесс заметила дорожные сумки. Через несколько дней Томаса Ноубла увезут на отдых. Он забудет Дачесс. Его жизнь продолжится без нее; это соображение Дачесс сопроводила усмешкой.
Улица между тем просыпалась. В одном ее конце грохотал мусоровоз, в противоположном маячила фигура почтальона.
Томас Ноубл выкатил к воротам свой велосипед.
— Это тебе, Дачесс.
И прежде, чем она сказала: «Не возьму», он положил ладонь ей на плечо.
— Бери. На велике тебя не догонят.
— Я растворюсь в пространстве. Да я уже практически исчезла.
— Мы с тобой увидимся?
— Конечно.
Оба знали: встречи не будет, но Томас Ноубл проглотил эту ложь. Шагнул к Дачесс и поцеловал ее в щеку.
Она оседлала велосипед, поправила на плече сумку — все, что имела в этом мире.
— До скорого, Томас Ноубл.
Пока она катила по подъездной аллее, тот махал ей здоровой рукой. Оказавшись за воротами, Дачесс резко увеличила скорость. Не оглядываться; мчаться вперед, и пусть ветер хлещет в лицо. Держаться в стороне от оживленных улиц, выбирать переулки, погруженные в тень.
Через час она была на главной улице Коппер-Фоллз. Подрулила к похоронному бюро Джексона Холлиса, оставила велик у дверей, вошла. Внутри работал кондиционер, от ледяного воздуха руки покрылись гусиной кожей.
— Дачесс! Как приятно снова тебя видеть, — просияла Магда.
Вместе со своим мужем, Куртом, она вела похоронный бизнес. Занавеска, отделявшая собственно офис от помещения, где были выставлены образцы гробов, была задернута — вероятно, Курт говорил с клиентом.
— Хочу забрать дедушкин прах, — сказала Дачесс.
— А мы всё ждем, ждем… Шелли-то обещала, что сама тебя привезет.
— Она и привезла. В машине осталась.
Дачесс кивнула на «Ниссан», припаркованный на углу так, что не видно было, кто за рулем.
Марта ушла в подсобку и вскоре вернулась с небольшой урной.
Дачесс взяла урну, повернулась к дверям, но тут занавески раздернули, и вышла Долли, сопровождаемая Куртом. Дачесс выскользнула на крыльцо; она почти добралась до кондитерской Черри, когда Долли удалось ее нагнать.
— Дачесс.
Долли завела ее в кондитерскую, усадила за угловой столик и пошла к прилавку делать заказ.
Она постарела. Макияж был отнюдь не безупречен, да и локоны тоже. Однако, как и раньше, Долли щеголяла брендовыми вещами — туфлями и сумочкой от Шанель.
— Я могла бы сказать: «Как я рада, что ты вернулась, Дачесс».
— Но?..
Долли улыбнулась.
— Примите мои соболезнования. Я не знала насчет Билла.
— Билл был к этому готов. А вот я, как выяснилось, не была.
Сумка Дачесс открылась, явила одежду и консервы. Дачесс поспешно дернула «молнию».
Долли смотрела на нее с печалью.
— Что вы теперь будете делать, Долли?
— Мужа хоронить. Дальше пока не заглядываю. У нас были планы — насчет путешествий. Не знаю, решусь ли осуществить их одна, без моего Билла. Утешаюсь тем, что он прожил хорошую жизнь — ибо разве вправе мы просить большего?
— А Томас Ноубл еще о справедливости говорит…
Долли улыбнулась.
— Вот как…
— Справедливо было бы, если б кое-кого из тюрьмы не выпустили.
— Да, я в курсе. Следила за процессом по телевизору. Думала о вас с Робином. Наверное, Томас Ноубл вот что хотел сказать: есть люди, которые несут другим боль, а есть те, которые пытаются боль преодолеть и жить дальше. Почему-то судьба неумолимо сталкивает первых со вторыми.
Мысли Дачесс перекинулись на саму Долли: вот кому злая судьба выпала. Один отец чего стоит; наверное, след, оставленный им, до сих пор не изгладился.
— Хэл говорил, этот Винсент Кинг — будто раковая опухоль для всей нашей семьи. Еще когда начал — а до меня сумел дотянуться и, главное, до Робина. До моего брата. Только я ему не спущу…
Долли стиснула ее руку.
— Ты никогда не думала, что мы свою судьбу выбирать не вольны? Что все предопределено? Некоторые с рождения — вне закона, и позднее жизнь сводит таких людей вместе.
— А может, ничего такого и нет на свете. Никакой предопределенности. Просто злодей ставит себе цель — выйти на свободу и продолжить свои темные дела.
— Дачесс, а ты вообще имеешь представление о правосудии?
— Я знаю про Трехпалого Джека. Он преодолел пятьсот миль, чтобы отомстить за смерть своего товарища, Фрэнка Стайлза.
— В чем, по-твоему, смысл правосудия для людей, которые страдают от злодеев?
— В том, чтобы покончить со злодеями. Я лично глазом не моргнула бы. Жаль, что физическое уничтожение — еще далеко не всё.
— Ну а Робин — чего он хочет, как думаешь?
— Ему шесть лет. Он не знает, чего хочет. Живет своей маленькой жизнью, дальше ежедневных потребностей не заглядывает.
— А сама-то ты знаешь?
— Да, причем слишком много.
Возникла официантка, поставила на столик две чашки какао и маленький капкейк с единственной свечкой, подмигнула Дачесс и удалилась к барной стойке.