– Я собираюсь перестать прятаться от правды, а правда в том, что моя жизнь не такая, как я хочу. И чтобы это сделать, – я помедлила, зная, что как только скажу то, что собиралась, взять эти слова назад уже не получится. – Чтобы это сделать, мне нужно быть одной. Я не про еще восемь дней в Лондоне. Я имею в виду одной в обозримом будущем. Я собираюсь подать на раздел имущества.
У Джеймса вытянулось лицо, он отодвинул поднос с обедом.
Я снова села рядом с ним и положила руку на белую простыню, теплую от его тела.
– Наш брак слишком многое маскировал, – прошептала я. – Тебе явно нужно со многим разобраться, мне тоже. Мы не можем сделать это вместе. Иначе окажемся на той же дороге, станем совершать те же ошибки, которые нас сюда и привели.
Джеймс закрыл лицо руками и принялся качать головой.
– Поверить не могу, – сказал он сквозь пальцы, из его руки торчала трубка капельницы.
Я обвела рукой полутемную стерильную палату.
– В больнице ты или нет, я не забыла, что у тебя был роман, Джеймс.
Он не отнял рук от лица, поэтому я едва разобрала, что он ответил.
– На смертном одре, – пробормотал он, а через мгновение добавил: – Что бы я ни делал…
Он замолчал, больше я ничего не расслышала.
Я нахмурилась.
– Что значит «что бы ты ни делал»?
Он наконец убрал руки от лица и посмотрел в окно.
– Ничего. Мне просто нужно… время. Много всего нужно переварить.
Но он как-то нерешительно на меня смотрел, и тихий внутренний голос велел мне копать дальше. Я чувствовала, что он не до конца откровенен, точно он что-то сделал и не получил желаемого результата.
Я вспомнила флакон с эвкалиптовым маслом, предупреждение о токсичности на этикетке. Вопрос пришел, словно порыв холодного воздуха. И, понимая, каким несправедливым окажется обвинение, если я ошибаюсь, я заставила себя выговорить:
– Джеймс, ты нарочно проглотил масло?
Эта мысль не приходила мне в голову, но сейчас я от нее задохнулась. Могло ли быть так, что я прошла через полицейский допрос и страх, что мой муж умрет, из-за того, что Джеймс нарочно проглотил токсин?
Он повернулся ко мне, его глаза были затуманены виной и разочарованием. Я видела такой взгляд совсем недавно: у него было такое же лицо, когда я нашла его телефон с уличающими сообщениями.
– Ты не понимаешь, что выбрасываешь, – сказал он. – Все можно исправить, все, но только если ты меня не оттолкнешь. Пусти меня обратно, Кэролайн.
– Ты не ответил.
Он вскинул руки, и я вздрогнула от неожиданности.
– Какая теперь разница? Все, что я делаю, выводит тебя из себя. Что с того, что я еще раз облажался? Внести это в список.
Он пальцем поставил в воздухе галочку. Признание, следующее сразу за его неверностью и незваным приездом в Лондон.
– Как ты смеешь, – прошептала я, и мой тон выдал, какая ярость меня охватила. Потом я задала вопрос, который задавала себе уже не первый день: – Почему?
Но я знала ответ. Это была лишь очередная уловка, очередной прием. Джеймс был расчетливым, не склонным к риску человеком. Если он проглотил масло, зная, как оно опасно, значит, думал, что это последний шанс вернуть мое расположение. Иначе зачем бы неверному мужу вредить себе самому? Возможно, он думал, что моя тревога за его здоровье одолеет мое разбитое сердце, что жалость к нему приведет к прощению.
И это почти сработало, но не совсем. Потому что теперь, физически и эмоционально отдалившись от этого человека, я смогла увидеть его подлинную натуру, и от нее разило обманом и несправедливостью.
– Ты хотел, чтобы я тебя пожалела, – тихо сказала я, снова поднимаясь на ноги.
– Последнее, что мне нужно, это твоя жалость, – холодно ответил он. – Я просто хочу, чтобы ты здраво смотрела на вещи, чтобы поняла, что однажды об этом пожалеешь.
– Нет, не пожалею. – У меня тряслись руки, но я продолжала, не выбирая слова: – Ты умудрился повесить на меня столько вины. Обвинить в том, что несчастлив, в том, что у тебя любовница, а теперь и в своей «болезни». – Он побледнел, а я заговорила громче: – Несколько дней назад я думала, что ничего хорошего из нашей юбилейной поездки не выйдет. Но все вышло совсем не так. Я знаю, теперь я это знаю лучше, чем когда-либо, что не во мне причина твоих ошибок и несчастий. Я больше узнала о нашем браке, пока была без тебя, чем когда мы жили под одной крышей.
Наш разговор прервал тихий стук в дверь. Это было к лучшему, потому что я боялась, что, если продолжу, рухну на липкий, покрытый линолеумом пол.
В палату вошла молодая медсестра и, ни о чем не подозревая, улыбнулась нам.
– Мы собираемся перевести вас в другую палату, – сказала она Джеймсу. – Вы уже готовы уйти?
Джеймс скованно кивнул. Внезапно он показался мне очень уставшим. И сама я, когда начал спадать адреналин, чувствовала то же самое. Как в тот вечер, когда я только прилетела, мне хотелось надеть пижаму, заказать еды и оказаться в полумраке своего пустого гостиничного номера.
Пока медсестра отсоединяла Джеймса от аппаратуры, мы с ним неловко попрощались. Сестра подтвердила, что он в очереди на выписку на завтра, и я пообещала вернуться с утра. Потом, ничего не сказав Джеймсу ни об аптекаре, ни о ее лавке, я вышла, закрыв за собой тяжелую дверь.
Вернувшись в номер, я угнездилась посреди постели с коробкой пад тая с курицей на коленях и чуть не заплакала от облегчения. Вокруг не было ни людей, ни полиции, ни пищащей больничной аппаратуры… ни Джеймса. Я даже не включила телевизор. Засунув в рот порцию лапши, я просто закрывала глаза, откидывала голову назад и наслаждалась тишиной.
Углеводы придали мне немного энергии, но еще не было и восьми. Доев, я подняла с пола сумку и вынула телефон, потом достала блокнот и две статьи, которые принесла Гейнор. Я разложила их вокруг себя и включила второе бра у кровати, чтобы перечитать статьи об аптекаре и получше рассмотреть фотографии в телефоне.
Я вернулась к первым нескольким снимкам, фотографиям лавки изнутри. Они были ужасно зернистыми и пересвеченными, даже подкрутив экспозицию и яркость, я не смогла разобрать ничего, кроме переднего плана. Казалось, вспышка камеры фокусировалась только на пылинках, кружившихся в воздухе; наверное, в этом и состояла обратная сторона использования сотового телефона для съемки события, которое случается раз в жизни. Мне зла на себя не хватало. Почему я не захватила нормальный фонарик?
Я перелистала снимки до книги аптекаря – ее журнала. Фотографий было восемь, я сняла их быстро, наугад: парочку из начала, парочку из середины, а остальные в конце. Они-то и навлекли на меня беду: фотографии были достаточно резкими, чтобы я могла набросать заметки, и из-за этих-то заметок едва не попала в тюрьму.
На последнем снимке была внутренняя сторона обложки другой книги с полки. Я смогла разобрать только одно слово: «фармакопея». Забив его в поисковую строку браузера, я выяснила, что вторая книга была списком медицинских препаратов. То есть справочником. Интересно, но не так, как рукописный журнал аптекаря.