Элайза кивнула, и узел волос качнулся у нее на шее. Скоро она станет красивой молодой женщиной, куда красивее других, с этими длинными ресницами и четкими чертами. Она прижала блюдце с яйцами к груди.
– Тогда, думаю, у меня есть все, что нужно.
Она вытащила из кармана несколько монет и положила их на стол. Я быстро их пересчитала: четыре шиллинга и шестипенсовик.
Она встала, потом коснулась губ кончиками пальцев.
– Но как же я их донесу? Боюсь, они могут разбиться у меня в кармане.
Я продавала яд женщинам втрое старше ее, и те не задумывались о том, что сосуд разобьется у них в кармане; Элайза, похоже, была умнее всех них, вместе взятых. Я протянула ей рыжеватую стеклянную банку, и мы вдвоем аккуратно уложили яйца в банку, засыпав каждое древесным пеплом на сантиметр, прежде чем класть следующее.
– Но все-таки неси их осторожно, – предупредила я. – И, – я легонько коснулась ее руки, – если потребуется, хватит и одного яйца.
Она помрачнела, и в эту секунду я поняла, что, несмотря на ее юность и жизнерадостность, которую она до сих пор выказывала, она и в самом деле осознает всю серьезность того, что собирается сделать.
– Спасибо, мисс… эээ…
– Нелла, – сказала я. – Нелла Клэвинджер. А его как зовут?
– Томпсон Эмвелл, – уверенно ответила она. – С Уорик-лейн, возле собора.
Она подняла банку, чтобы убедиться, что яйца должным образом улеглись внутри, но вдруг нахмурилась.
– Медведь, – заметила она, глядя на маленький значок, выгравированный на банке.
Моя мать давно выбрала медведя, поскольку Малых переулков в Лондоне было множество, но только наш пролегал рядом с Медвежьим переулком. Маленькая гравировка на банке была достаточно безопасна, ее узнавали только те, кто был должен.
– Да, – поторопила я Элайзу, – чтобы ты не спутала банку с другой.
Элайза шагнула к двери. Уверенным движением провела одним пальцем по закопченным камням возле входа. В саже осталась резкая черта, открывшая полосу незапачканного камня шириной в палец. Она улыбнулась весело, словно только что нарисовала мне картинку на чистом листке бумаги.
– Спасибо, мисс Нелла. Должна сказать, что мне понравился ваш чай и эта тайная лавка, и я очень надеюсь, что мы еще увидимся.
Я подняла брови. Большая часть моих покупателей не промышляла убийствами, и, если только она не вернется за лекарством, я не думала, что увижу ее снова. Но я только улыбнулась любознательной девочке.
– Да, – сказала я, – возможно, мы еще увидимся.
Я отперла дверь, открыла ее и смотрела, как Элайза вышла через склад в переулок, пока ее маленький силуэт не смешался с тенями снаружи.
Когда она ушла, я на несколько минут задумалась о ее визите. Странное юное создание. Я не сомневалась, что она исполнит свою задачу, и была благодарна за мгновение веселья, которое она принесла в мою лавку, торговавшую ядами. Я была рада, что не отказала ей, рада, что не послушалась зловещего предчувствия, которое сперва внушило мне ее письмо.
Усевшись обратно к столу, я подтянула к себе журнал. Открыла его с конца, нашла свободное место и приготовилась сделать запись.
Потом, окунув перо в чернильницу, поднесла его к бумаге и написала:
«Томпсон Эмвелл. Яйцо обр. NV. 4 фев. 1791. По заказу мисс Элайзы Фэннинг, двенадцати лет».
6. Кэролайн. Наши дни, понедельник
Я стряхнула грязь с мокрого башмака и пошла дальше вдоль кромки воды. Стоило мне отдалиться от остальных участников группы, их негромкий разговор стал неслышен, и мягкое биение слабого речного прибоя поманило меня к воде. Я посмотрела вверх, в небо – над моей головой скользила туча цвета синяка. Я поежилась и подождала, чтобы ее отнесло в сторону, но за ней ползли другие. Похоже, приближалась гроза.
Я скрестила руки и осмотрела землю у себя под ногами, все ту же смесь серой и медного цвета гальки. Ищите нестыковки, сказал Альф Холостяк. Я шагнула ближе к воде, глядя, как мелкие волны подкатываются ко мне и отступают в неизменном ровном ритме, пока мимо не промчится катер, заставивший воду плеснуть выше. А потом я услышала его: гулкий булькающий звук, словно пузырьки воздуха попали в бутылку.
Когда вода отступила, я пошла на звук и увидела стеклянный сосуд, голубоватый, застрявший между двумя камнями. Наверное, старая бутылка из-под газировки.
Я опустилась на колени, чтобы его осмотреть, потянула бутылку за узкое горлышко, но ее донышко крепко засело в камнях. Пока я возилась, вытаскивая ее, мне бросился в глаза крошечный значок на ее стенке. Может быть, торговая марка или логотип компании? Я убрала камень, что был побольше, и, высвободив бутылку, вынула ее из ямки.
В ней было не больше пяти дюймов – это был скорее, флакон, учитывая небольшой размер, – сделана она была из прозрачного, небесно-голубого стекла, скрытого слоем запекшейся грязи. Я окунула флакон в воду и обтянутым резиной пальцем стерла грязь, потом снова подняла флакон, чтобы изучить его поближе. Значок на боку казался остатком гравировки, сделанной, скорее, вручную, чем машиной, и изображал какое-то животное.
Я понятия не имела, что такое нашла, но подумала, что вещь достаточно интересная, чтобы позвать Альфа. Но он и сам уже шел ко мне.
– Что тут у вас? – спросил он.
– Точно не знаю, – сказала я. – Какой-то флакон с выгравированным сбоку зверьком.
Альф Холостяк взял флакон, поднес его к глазам. Перевернул его, поскреб ногтем стекло.
– Странно. Похоже на аптечный флакон, но обычно есть другие знаки: название компании, дата, адрес. Возможно, это просто домашняя утварь. Кто-то учился гравировать. Надеюсь, у него потом стало получаться лучше.
Он пару секунд помолчал, изучая дно флакона.
– И стекло местами неровное. Он не фабричной работы, это точно, так что, судя по всему, лет ему изрядно. Он ваш, если хотите. – Альф развел руками. – Завораживает, правда? Лучшая работа в мире, не устану повторять.
Я выдавила из себя полуулыбку, отчасти завидуя, что не могу сказать того же про свою работу. Скажем так, внесение цифр в устаревшую программу на устаревшем компьютере семейной фермы нечасто давало мне повод улыбнуться так же широко, как улыбался сейчас Альф. Вместо этого я день за днем проводила за шатким столом из желтого дуба, тем же, за которым больше трех десятилетий работала моя мать. Десять лет назад, когда у меня не было работы, но был новый дом, возможность поработать на ферме казалась слишком удачной, чтобы от нее отмахнуться, но я иногда задумывалась, почему осталась там так надолго. Да, я не могла преподавать историю в местной школе, но это не значило, что у меня не было других путей; наверняка существовало что-то поинтереснее административной работы на ферме.
Но дети! Учитывая, что в перспективе планировались дети, первостепенную важность обретала стабильность моей работы, как любил напоминать мне Джеймс. И поэтому я оставалась на месте и научилась выносить разочарование и неприятные мысли о том, не упускаю ли что-то большее. А возможно, и что-то совершенно из другой области.