А вот канапе ему не хватило.
— Я рассказала о нашем возможном сотрудничестве, — сказала Ника, глядя на меня. — Объявишь, что решил?
— Хотелось бы с товарищами, — ответил я.
— Их пригласят потом. Ты нам более интересен.
Я пожал плечами, кивнул. Ника улыбнулась, прошла к подиуму, постучала пальцем по микрофону.
— Дорогие друзья… Максим Воронцов хочет лично обратиться к собравшимся…
Никаких реплик, никакого шума. Они улыбались, кивали, смотрели то на Нику, то на меня, но попусту не говорили.
— Но вначале давайте поднимем наш традиционный тост за культуру и прогресс, — сказала Ника. — И поблагодарим девочку Машу, одиннадцати лет, которая нам сегодня помогла в сервировке.
За её спиной на экране высветилась фотография. Маленькая девочка с серьёзными глазами натянуто улыбалась фотографу.
Я подумал, что сейчас заору. Или брошусь на ближайшего Слугу и начну его душить.
Но я стоял и с глупым лицом смотрел на Нику.
Ника кивнула мне и залпом выпила рюмку.
Слуги пили.
Улыбались, некоторые смеялись. Некоторые отпивали чуть-чуть, кивали, смотрели то на рюмку, то на фото девочки, и допивали до конца.
Я подумал, что меня сейчас стошнит.
— Хорош кривиться, — сказал Гарри, поглядывающий на меня. — Знал, куда шёл.
— Нет, — сказал я. Меня начало трясти. — Не знал.
— Элита, — сказал Гарри и залпом выпил рюмку. — Привыкнешь.
Я смотрел на Нику. Она выпила первой, значит, подействовать тоже должно на неё в первую очередь.
Как это будет?
Они просто упадут и умрут?
Я очень надеялся, что в муках.
— Ты чего-то ждёшь, — задумчиво сказал Гарри.
— Да, — сказал я.
Гарри посмотрел на рюмку. Сказал:
— Яды им нипочём. Если ты что-то задумал…
Первой закричала певица, стоящая метрах в пяти от меня. Немолодая, известная во всём мире. Кажется, у меня родители ходили на её концерт, ещё до Перемены, и мать потом восхищалась несколько дней: «Какой голос! Какой нечеловеческой мощи и красоты голос!»
У певицы действительно был великолепный и сильный голос.
Она закрутилась на месте, в ужасе глядя на окружающих. Те расступались, вокруг дородного тела оперной дивы образовалось пустое пространство, как вокруг прокажённой. Певица дёргала головой, глядя на товарищей, очень картинно всплёскивая руками и прижимая их к лицу.
Потом её вырвало.
А в следующий миг она вскинула руки — те изогнулись немыслимой дугой, как способны лишь конечности Слуг. Певица обхватила себя за шею, вонзив большие пальцы в подбородок так, что брызнуло красным.
Но это была только первая капля крови.
Она рванула себя за голову — и оторвала её.
Повторять можете сколько угодно, человек на такое не способен.
Секунду она стояла — обезглавленный труп, какие-то жилы и вены порвались не до конца и тянулись от туловища к голове. Тёмная кровь хлестала во все стороны, будто лилось расплавленное какао из шоколадного фонтана.
Вот такие у меня бывают дурацкие ассоциации, да.
— Что? — завопил Гарри, глядя на меня. — Что ты сделал?
А вокруг разверзся ад.
Сливки творческой интеллигенции Москвы убивали сами себя.
Надо сказать, что примеру певицы последовало всего несколько Слуг. Видимо, оторвать себе голову было очень сложно. А может быть — страшно.
Большинство разбегалось и билось головой о стены.
Те, у кого оказался нож (а таких нашлось немало, и ножи были совсем не перочинные), вспарывали себе грудь, кромсали сердце, а потом уже начинали перерезать шею.
Известный юморист и шоумен вначале выцарапал себе глаза, потом вырвал язык, а потом повернул шею на триста шестьдесят градусов, сделав полный оборот, и рухнул.
Никто даже не пытался напасть на меня. Никто не помогал уйти из жизни другим. Каждый был поглощён единственной задачей — как можно быстрее покончить с собой.
Гарри схватил меня за грудки и принялся трясти. Мы с ним были одного роста, и я совсем не хилый, но он всё же был крепче.
— Что ты сделал? — вопил он. — Что ты сделал, сука?
Я только теперь сам до конца осознал.
— Вернул им чувства! — выкрикнул я. — Вернул эмпатию! Ничего лишнего, они лишь снова стали людьми!
Я вдруг захохотал, глядя в застывшее лицо охранника.
— Невинных этот меч не убивает! Как тебе такая шутка, Гарри?
Он был слишком растерян и разозлён, поэтому, замахнувшись, открылся. Я ударил его, вколачивая кадык в шею. Гарри зашатался, выпустив меня и схватившись за горло. Круглые очки слетели на пол, из глаз у него выступили слёзы, а на губах запузырилась кровь. Но это была чужая кровь, и я решил, что это символично и даже смешно.
— Ты не волшебник, Гарри, — сказал я. — Ты хренов пожиратель смерти.
И влепил ему в челюсть так, что послышался хруст. Гарри рухнул.
Я нагнулся, подобрал с пола его очки, в последнюю секунду выдернув их из-под падающего тела. Незнакомый мне молодой парень, может быть, юное творческое дарование, а может быть, и обычный неприметный менеджер, рухнул на пол, колотя себя в грудь длинным тонким ножом. Слуги прочные, он пронзил себя уже раз десять, но всё никак не умирал.
Нацепив очки, я оглянулся. Половина Слуг уже была мертва, остальная работала над этим.
Монстров я в зале не увидел.
И бросился к выходу.
Ника напрыгнула на меня у самых дверей. Повисла на спине, повалила. Лицо её было искажено яростью, она всё пыталась схватить меня за горло, но слишком вытянувшиеся в прыжке руки мешали.
— Что ты наделал, сука, что ты наделал! — закричала она.
— Уничтожил ваш мятеж, — ответил я. — Ничего личного, Иван попросил.
Она вдруг замерла, уставившись на меня. Повторила:
— Иван попросил?
— Иван попросил, — подтвердил я и, подтянув ноги, пнул её в живот. Ника отлетела, я поискал взглядом хоть какое-то оружие — и поднял нож, лежащий рядом со Слугой, отрезавшим себе голову. Поднялся.
— Лживая мразь! — взвыла Ника, в ужасе оглядывая зал. — Мразь!
— А ты-то чего не сдохла? — спросил я. — Ты же пила!
— Я себе эмпатию не гасила! — выкрикнула, будто выплюнула, Ника. — Это для слабаков!
Я остолбенел.
Эта дрянь была человеком — по меньшей мере, по части эмоций! Она всё чувствовала! Она просто ненавидела и презирала людей!