— Ну только третьей силой, — признался я. — И вряд ли Высшим, для него это грубая работа.
Мы замолчали.
— И мы возвращаемся к мысли об Инсеке, — произнесла вслух Елена.
— Что я-то? — возмутился я, когда понял, что все смотрят на меня.
— Ну, из нас только ты у него был, — усмехнулся Лихачёв.
Я понимал, что всё к этому идёт. Но всё же попытался оттянуть неизбежное.
— Давайте ещё раз осмотрим Продавца?
Лихачёв крякнул и плеснул себе в рюмку коньяка.
— Хорошо. На вскрытии я сегодня побывал, моя очередь браться за слесарный инструмент.
Я чувствовал, что это ничем хорошим не кончится.
Но разве у нас был выход?
Глава 9
Милана считала меня мастером на все руки. Честно говоря, незаслуженно — я всего-то однажды при ней заштукатурил трещины в стене, а ещё один раз поджал пассатижами разогнувшийся крючок на её… ну, скажем, одежде. Иногда совсем немногое нужно, чтобы произвести впечатление.
Руки у меня, впрочем, растут из правильного места. Но глядя, как Лихачёв управляется с «болгаркой», я понял, что полковник не только бумажки перебирает и пистолет чистит.
— Любите работать с инструментом? — спросил я.
Лихачёв посмотрел на меня с недоумением.
— Я? Ненавижу!
— Вы так тщательно готовитесь…
Полковник ткнул пальцем в шрам на щеке:
— Доставал одного типа из машины после аварии… кусок железа отскочил. С тех пор не спешу.
А я-то думал, что это след от пули!
Я торопливо поправил защитные очки и на всякий случай отступил на шаг.
Примерившись, Лихачёв включил «болгарку» и коснулся диском цилиндрического корпуса Продавца. «Болгарка» визжала, диск скользил по корпусу. Наконец Лихачёв выключил пилу, отложил в сторону. Сказал:
— Что и следовало ожидать.
На металле не осталось даже царапины.
— Даже если мы его распилим, вряд ли нам это поможет, — сказал я.
— Конечно, не поможет. Но я бы хотел знать, насколько они прочные, — свирепо сказал Лихачёв. — Мало ли…
— Лучше жидкость изучить.
— Я уже, — тихо сказала Милана. — Это кремнийорганический гель.
— Круто, — согласился я.
— Да ничего крутого! — Лихачёв до обидного насмешливо глянул на меня. — Совершенно обычная штука. В гидравлических приводах и муфтах используется. У меня в боевом костюме тоже есть.
— А этот гель может поддерживать жизнь? — я ткнул пальцем в голову Продавца.
— Наш не может. У Продавцов — кто ж их знает?
Лихачёв взял со стола сверло, ткнул в пробоину. Подцепил комок геля, потянул — тот растянулся длинной синей соплёй. Полковник посмотрел на неё с отвращением. Сказал:
— Я всю жизнь мечтал, что нам попадётся какой-нибудь инопланетный артефакт. Мы его изучим и… — он не стал заканчивать, но всем было понятно и так: «Сможем выгнать пришельцев к чёрту». — И вот лежит артефакт. Артефактище! Дохлый инопланетный киборг. Ну и что с того?
— Не любите вы их, — сказала Елена.
— Все они одним дерьмом мазаны, — скривился Лихачёв. — Я себя чувствую полинезийским дикарём, к которому на остров упал военный самолёт. И вот он пытается его изучать, детальки отрывает, обшивку царапает, керосин пробует на вкус, патрон случайно открыл и тупо смотрит на порох… А от него всё племя ждёт, что он сумеет понять, как эта железная птица летала.
— Никто от вас ничего не ждёт, полковник, — отчего-то я разозлился.
— Как это «не ждёт»? — возмутился Лихачёв.
— Вы только извините, пожалуйста, — сказал я. — Но вы человек старшего поколения. Вы привыкли к тому, что везде и всегда есть какая-то сверхзадача. Общая цель. Идеология. Глобальные планы.
— А их нет? — ледяным голосом спросил полковник.
— Извините, — повторил я. — Но их нет. Может, у коммунистов были когда-то, они верили в дружбу народов и пролетариат. И у капиталистов, когда люди верили в конкуренцию и инициативу. Но потом мы всё просрали. И коммунизм, и капитализм. В России коммунизм превратился в пародию на капитализм, а в других странах капитализм — в пародию на социализм. Вот никаких идеологий и не осталось, только жить от рождения до смерти, желательно получше.
— Что за чушь ты несёшь, Максим! — обиделся Лихачёв. — Всегда есть идеалы и цели!
Он даже очки снял и очень неодобрительно на меня глянул.
— Какие? — спросил я. — Религия? Их много, после Перемены стало ещё больше, все верят в своё и ненавидят чужое. И вообще, религию придумали Прежние, чтобы людей держать в узде. Неужели вы этого не понимаете? Ну, ещё космос был. Маск, помните, такой? Всё обещал на Марс людей отправить, только даты переносил. А где он сейчас? Космоса нет. Даже спутниковая связь накрылась. Спутники-разведчики остались, да? Которые капсулы с фотографиями на парашютах сбрасывают. Лунное кольцо сфоткали с внешней стороны, вот и все научные успехи. Пилотируемую космонавтику Инсеки запретили… Остались только маленькие идеалы, игрушечные. Для личного употребления.
— Лена, ты слышишь? — спросил Лихачёв. — И это ведь из лучших представителей молодёжи!
— Слышу, — Елена вздохнула. — А ты можешь ему предложить идеалы?
— Могу, — Лихачёв кивнул на мёртвого Продавца. — Разобраться в этой дряни. Узнать, как Земле освободиться!
— Да разве я против, — согласился я. — Только про дикаря и самолёт вы сами сказали.
Лицо полковника побагровело.
— Сам-то ты ради чего живёшь, Максим?
— Не ради чего, — поправил я. Даже не знаю, почему так завёлся полковник и почему стал заводиться я. — Ради кого! Я живу ради мамы с папой, чтобы они могли делать вид, будто всё в мире нормально. Ради Дарины, у неё никого больше нет на свете. Ради Наськи, ей хочется быть обычной девочкой. Ради Миланы тоже… ну и пусть у нас не сложилось, но мы друзья и даже больше! Ради всех своих друзей-приятелей! Ради Виталия Антоновича, ради Василия, ради Елены, и ради вас, полковник, тоже! Что, мало? Ну так чем могу!
Наступила тишина.
— Мальчики, не ругайтесь, — попросила Елена. — И тебя, Игорь, это касается в первую очередь.
Блин, а я даже не удосужился узнать, как зовут Лихачёва! Он для меня всё время был либо по званию, либо по фамилии. Слишком уж старый и суровый.
— Мы не ругаемся, — сказал я. Подумал и добавил: — Извините, полковник. Нервы. Но я правда такой, какой я есть.
— Тоже извини, — ответил Лихачёв. Крякнул. — Да, я старый упрямый пень. И верю в идеалы. Таким, наверное, и помру.
Мы виновато улыбнулись друг другу.