Трамвай с грохотом отъезжает, а Вальтер берет меня за локоть:
– Хетти, ты должна вести себя так, будто мы с тобой гуляем тут каждый день. Тогда на нас никто не обратит внимания. И помни, мы имеем право быть здесь, ты и я. Так же как все остальные. Разве нет? – Желваки выступают у него на скулах, взгляд становится почти свирепым.
– Да, конечно, мы тоже имеем право. Я… я просто не думала, что буду так нервничать. Почему ты так спокоен?
– Потому… – Вальтер судорожно сглатывает, и мне кажется, что он вот-вот заплачет. – Потому что это мой город, я здесь с моей девушкой и имею такое же право гулять с ней у всех на виду, как и любой человек здесь, на площади. Я много думал об этом и решил: хватит отсиживаться по темным углам. То, что я делаю сейчас, представляется мне единственным правильным решением. Это как плевок в стену отчаяния, которая окружает меня со всех сторон. А ты, Хетти, придаешь мне силы. Без тебя я бы не решился на это.
Всюду шумит веселая, праздничная толпа, но возле нас с Вальтером ни души. Его пальцы сжимают мою руку чуть выше локтя. Зачарованный оазис покоя в море оживленного, разноязыкого в эти дни города.
Мое сердце бьется уже не так сильно. Я киваю:
– Все будет хорошо.
– Ну конечно, – отвечает он и выпускает мою руку. – Знаешь, я проголодался. Пойдем поедим?
– Здесь мы ничего не найдем. – Я оглядываю площадь: ни одного свободного столика.
– Похоже, что все двести тысяч гостей ярмарки решили пообедать, – замечает Вальтер. – Давай поищем местечко потише.
Лавируя в толпе прохожих, мы шагаем на юг, мимо новых внушительных зданий суда и мэрии. Сворачиваем на незнакомую мне боковую улочку; здесь тише и намного беднее, чем в центре. Похоже на тот квартал, где я жила в детстве. Прямо посреди улицы играют дети, некоторые босиком. На крыльце сидит на табурете старуха и лущит горох. От дома к дому толкает нагруженную кухонной утварью тачку какой-то человек. Он стучится в каждую дверь, всем предлагает свой товар и везде получает отказ. В канавах копаются тощие, косматые собаки.
– Кажется, самое время для анекдота, – сообщает вдруг Вальтер. Оглядывается, не подслушивает ли кто, но все равно говорит так тихо, что даже если бы кто-нибудь шел прямо по пятам за нами, то все равно не услышал бы ни слова. – Приезжает Гитлер в сумасшедший дом. Психов собирают, строят. Гитлер идет мимо них, все вскидывают руки, а один – нет. «Ты почему не приветствуешь меня?» – рявкает Гитлер. «Мой фюрер, – отвечает тот, – я не псих, я санитар!»
Я подавляю смешок.
– Вальтер, ты зря рассказываешь такие анекдоты, это опасно, – предостерегаю я его. – Если кто-нибудь услышит, можно попасть в концлагерь.
– Иногда, – возражает он, – если не смеяться, то жизнь кажется совсем невыносимой.
Мы сворачиваем на другую улицу – широкую, людную. На другой стороне – большой универсальный магазин.
– «Саламандер», – читаю я и предлагаю: – Там может быть кафе. Заглянем?
Вращающаяся дверь пропускает нас внутрь. У входа указатель; на нем написано, где что расположено. И точно, кафе оказывается тут же, на первом этаже. Продавец ближайшего отдела любезно объясняет нам, как туда пройти. Мы идем, оставляя позади сначала ковры, затем шторы. Покупателей почти нет.
И все же я не могу избавиться от ощущения, будто за нами следят.
– Хетти? – Вальтер внимательно смотрит мне в лицо. – Ты хорошо себя чувствуешь?
– Вполне, – отвечаю я и оглядываюсь.
– Уверена?
– Конечно. – И я вымученно улыбаюсь.
– Ну хорошо, – говорит Вальтер, берет мою ладонь в свою, чуть сжимает и тут же отпускает, но ощущение его кожи, такой нежной и теплой, остается.
Кафе выглядит жизнерадостно: столики накрыты красными скатертями, на стенах – яркие картинки. Одна стена полностью занята стеклянным прилавком-витриной, в нем – соблазнительные пирожные и булочки. Столиков много, но свободных всего два, и мы выбираем тот, что у окна.
Я заказываю картофельный суп, а Вальтер – гуляш.
– Итак, фройляйн, – начинает он, как только кельнер отходит, – какие у вас планы на нашу дальнейшую прогулку?
Вальтер наклоняется ко мне через стол и с улыбкой заглядывает прямо в глаза. Забыв о своих страхах, я гадаю, что он имеет в виду. Мысли роятся у меня в голове, как пузырьки в стакане с шипучкой. Я представляю: вот Вальтер расстилает под деревом свое пальто, и мы лежим на нем и целуемся. Потом брод им по улицам, рука в руке, разглядываем витрины, шутим, смеемся. Заходим в музей, а то и на ярмарку. Целый день, полный восхитительных соблазнов, ждет нас впереди.
– А куда ты хочешь меня повести?
– Я договорился сделать тебе подарок. Тебе понравится. – И он радостно потирает руки, предвкушая задуманное.
Кельнер приносит напитки: два запотевших стакана с холодным яблочным соком. Вокруг разговаривают люди, болтовня журчит непрестанно, как ручей. Никто не смотрит на нас, никто не обращает внимания. Только Вальтер не сводит с меня глаз.
– Что за подарок? Скажи!
– Подожди, увидишь. Это сюрприз, – отвечает он и подмигивает.
Кельнер приходит снова с порцией горячего ароматного картофельного супа для меня и такой же миской гуляша и картофельными блинчиками для Вальтера. Суп приятно соленый, с кусочками острого бекона и сосисок. Мы едим молча.
Положив ложку в пустую тарелку, я обвожу глазами зал и жду, пока закончит Вальтер. Рядом с нами шумная семейка; чуть дальше – парочка, смотрят друг другу в глаза; две дамы сплетничают; следующий столик у окна – две женщины, мать и дочь наверное… И вдруг у меня перехватывает дыхание. Мои глаза снова устремляются на дам. Кажется, я видела где-то одну из них. Неужели знакомая? Но тогда скорее не моя, а мамина. Кто-то из ее дам-благотворительниц. А вдруг и она меня заметила?
– Пойдем? Давай попросим счет, – тороплю я Вальтера и выкладываю на стол пригоршню мелочи.
– Спасибо. – Двигая мелочь через стол, он смотрит на меня не то уязвленно, не то пристыженно.
– Идем, – тороплю я.
– Все хорошо? – Он тоже встревожен, но все же подзывает кельнера.
– Лучше и быть не может. Просто хочу, чтобы наш день продолжился. – И я заставляю себя улыбнуться.
Дамы, похоже, о чем-то спорят: они трясут головами и бурно жестикулируют. Вот и хорошо, значит, не будут разглядывать соседей.
Вальтер скрупулезно отсчитывает кельнеру монеты, и мы выходим из зала: он впереди, я за ним. Лишь когда мы снова оказываемся на узкой вымощенной булыжником улочке Старого города, я вздыхаю свободно. Как же беспечно, как опрометчиво мы поступили! Почему не встретились опять в лесу, в поле, подальше от чужих глаз? Теперь мы держим путь к внешнему кольцу – улице, которую проложили на месте старых крепостных стен. Прохладно, но солнце заливает город роскошным янтарно-золотым светом, на который бывает так щедра осень.