Маг целитель - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Сташеф cтр.№ 112

— Не вещество, — покачал головой монах, — а вид энергии, что-то вроде прилива бодрости, какой ощущаешь ясным утром, будучи в добром здравии.

Я напрягся. Он описывал силу поля.

— И это самое энергетическое одеяло покрывает всю Землю?

— Да, но наша внутренняя энергия способна уплотнять и направлять ткань магии в нужное место, если у нас есть к тому талант.

— Как? — Я нахмурился. — Думая об этом? А что, в этом есть смысл. Мыслительные волны будут модулировать силу поля...

Но брат Игнатий просительно поднял руку.

— Дело не только в мыслях, господин Савл. Подумай обо всех наших телах, о каждой частице нашей сути. Наша собственная энергия наполняет нас, и она зиждется не только в разуме, ведь тогда мы и ходить бы не могли.

Такое развитие мысли мне пришлось не по душе, но зато оно явно понравилось Фриссону. Он просто-таки впился глазами в брата Игнатия.

— Человек с прирожденным талантом, — продолжал монах, — способен сгущать магию, брать от нее силу и направлять эту силу по своему желанию.

— И как же он это делает?

— Путем выбора символов. Они проясняют его мышление и подчиняют его воле все существо, — ответил брат Игнатий.

— Но что же тогда, — вмешался Фриссон, — делает магию черной или белой, злой или доброй?

— Цели, преследуемые творящим чудо, — отозвался брат Игнатий. — Цели и причины, двигающие им. Если добродетельная женщина желает вылечить кого-то, кому-то чем-то помочь, кого-то защитить, то она молит Господа о поддержке в делах своих, и тогда ее магия будет белой.

— Ну а если она, скажем, попросит о Божьей помощи для того, чтобы убить напавшего на нее? — поинтересовался я.

— Хорошая женщина не захочет никого убивать, — ответил монах и обернулся ко мне. — Она захочет только защититься и молить Бога станет о том, чтобы Он остановил напавшего на нее или помешал ему. Если другого пути остановить злодея не будет, заклинание может и убить его. Однако намерения женщины останутся добрыми и магия — белой.

Звучало с натяжкой, но спорить я не стал. Я вдосталь наслушался о преступлениях на сексуальной почве для того, чтобы вот так взять и поверить, что женщина могла случайно убить насильника. Все верно, мысли у нее наверняка направлены на то, чтобы ему помешать, остановить его. А выход — врезать как следует между ног, и все дела. Только давайте будем считать, что я этого не говорил. Я спросил у монаха:

— Но как узнать, кто перед тобой — чародей или колдун?

— Его можно распознать по тем символам, которыми он пользуется, — ответил брат Игнатий. — Если он обретает силу через боль, если он говорит о смерти, употребляет для своих нужд черепа, витые клинки и кровь, значит, его магия определенно черная, злая, и помогают ему силы Зла.

— Символы? — Я непонимающе нахмурился. — Пока я видел только таких колдунов, которые колдуют словами.

— Еще они могут размахивать палкой или посохом, — продолжал брат Игнатий. — Этим они усиливают мощь заклинания или хотя бы силу наносимых ударов.

Я догадался: дело тут, видимо, было в ориентации силы. Наверное, все эти посохи действовали наподобие антенн, но я счел за лучшее промолчать. Было бы нечестно с моей стороны затрагивать в разговоре со средневековым монахом теорию электромагнитных волн.

— Однако создание заклинаний с помощью физических объектов, играющих роль символов, — дело долгое и сложное, — объяснял тем временем Игнатий. — В чистом поле волшебнику не на что рассчитывать, кроме как на слова и жесты.

— Но от них-то что толку? И что толку от физической символики, если на то пошло?

— Дело в том, господин чародей, что символ — это вещь.

Я выпучил глаза, но не проронил ни слова. В моем мире один из кардинальных принципов семантики заключался в том, что символ — это ни в коем случае не вещь. Ну, что тут поделаешь? Другой мир — другие законы природы.

— Вся суть творящего чудо должна быть собрана воедино и куда-то направлена, — продолжал брат Игнатий, — для того, чтобы вся энергия внутри нашего тела и снаружи него могла образовывать и выстраивать энергию магическую в соответствии с нашими целями. Символы — это инструменты, которыми мы пользуемся для того, чтобы укрепить самую нашу суть, и чем мощнее символ, тем лучше происходит единение разрозненных частиц нашей сути.

— Стало быть, призываем ли мы в данном случае Бога, чтобы он помог нам сфокусировать нашу энергию, или не призываем — дело исключительно нашего желания.

— «Сфокусировать» — вот прекрасное слово! — Брат Игнатий от радости хлопнул в ладоши. — Мне давно следовало обратиться к математическим понятиям! Благодарю тебя, чародей Савл.

Я поежился, гадая, что я такого натворил. В этом мире это самое «магическое поле», про которое толковал брат Игнатий, похоже, было эквивалентом нашего электрического, а я отлично знал, что способны вытворить наши инженеры с помощью электричества и магнитов, когда они додумываются до чего-нибудь и начинают соображать в соответствии с математическими принципами. А что стрясется здесь, если брат Игнатий примется прикладывать математику к магии?

Тут могли произойти поистине удивительные, на мой взгляд, вещи. У меня появилось сильное подозрение, что очень даже возможно манипулировать этим «магическим полем», не полагаясь ни на злые, ни на добрые силы. Это «поле» в конце концов было безликой силой — личностный момент возникал только тогда, когда ты обращался к помощи сверхъестественных существ, дабы те помогли тебе управлять этим «полем». Кроме того, я все еще пытался думать об этих существах как о воображаемых — а в этом случае они могли служить весьма, весьма могущественными символами.

Нет, поистине могущественными — ведь они запечатлевались не где-нибудь, а в подсознании. Я вспомнил о своем галлюцинаторном ангеле-хранителе и поежился.

— Я бы не стал переходить на крайности, — сказал я. — Мы же говорим об искусстве, а не о какой-нибудь торговле. Итак, слова — это символы, поэзия концентрирует значение слов. Значит, чем лучше стихи, тем сильнее заклинания?

Фриссон от волнения выпучил глаза.

— Верно, — подтвердил брат Игнатий. — А те стихи, которые пропеты, — это еще более могущественные заклинания.

— Пропеты? — Я сдвинул брови. — А это при чем?

— При том, что в мелодике существует определенный порядок, — ответил брат Игнатий. — И этот порядок усиливает порядок ритмики и метрики. Песня ощущается всем телом и потому включает в себя все энергии.

Я ужасно расстроился. В плане музыкального слуха мне, что называется, медведь на ухо наступил. А Фриссон просто-таки сиял.

— У меня приятный голос, — сказал он радостно.

— Что ж, тогда обрати мысли свои к Богу и добру, — посоветовал поэту монах. — Молись ему, чтобы он обратил твою магию во благо ближних, чтобы все, что творишь, способствовало укреплению Добра.