Агент на передовой - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ле Карре cтр.№ 52

— Брин, мой взгляд изнутри такой: вчера меня здорово потрепали — сначала Шэннон, потом мои драгоценные друзья и коллеги, — и я не совсем понимаю, почему я здесь.

— Да, пожалуй, они немного перестарались, — соглашается он, как всегда открытый разным точкам зрения. — Но никто сейчас не знает, на каком свете находится, правда? В стране разброд и шатания. Не здесь ли ключ к пониманию Шэннона? Британия валяется в осколках, а он, тайный монах, ищет абсолютного спасения, даже если оно означает абсолютное предательство. Но вместо того, чтобы взорвать обе палаты парламента, он перебегает на сторону русских. Это возможно?

Я отвечаю, что всё возможно. Долгий прищур и чарующая улыбка дают мне понять, что он намерен ступить на более опасную территорию.

— Скажи мне, Нат. Только для моих ушей. Что ты лично испытал как его наставник, исповедник, эрзац-папаша, называй как хочешь, когда увидел, что твой молодой протеже внезапно, без объявления войны льнёт к самонадеянной Гамме? — Он пополняет мой стакан со скотчем. — Что проносилось в твоей частной и твоей профессиональной голове, когда ты сидел в оперативной комнате и с изумлением взирал на экран? Без лишних раздумий. Вперёд!

В иные времена, запертый один на один с Брином, я бы, наверное, открыл ему душу. Пожалуй, признался бы, что, как заворожённый слушая Валентину, помимо грузинских и русских интонаций я расслышал нечто третье: пусть не оригинал, а копию. И что в день ожидания, кажется, нащупал ответ. Не назову это ослепительным озарением, больше похоже на опоздавшего на спектакль зрителя, на цыпочках крадущегося в полутьме. Где-то в дальних закоулках моей памяти прозвучал мамин голос: она распекала меня за некий проступок на языке, незнакомом её тогдашнему возлюбленному, после чего немедленно этот язык с себя стряхнула. А вот Валентина-Гамма свой немецкий не стряхивала. Что и уловило моё ухо. Наоборот, она его подчёркивала. Добавила немецких каденций к своему разговорному английскому, дабы очистить его от русско-грузинских следов.

Но в тот момент, когда меня посещает сия мысль — скорее плод моей фантазии, чем достоверный факт, — интуиция подсказывает, что ни в коем случае не стоит этим делиться с Брином. Может, тогда-то в моей голове и зародилась схема, к которой я просто пока ещё не получил допуска? Сегодня именно так мне представляется.

— Мне кажется, Брин, — отвечаю я на его метафору о двух головах, — я испытал ощущение, будто Шэннон страдает умственным расстройством. Шизофренией или тяжёлой биполяркой, мозгоправам виднее. В этом случае мы, любители, напрасно теряем время, пытаясь найти разумные объяснения его поведению. Ну а триггером или последней соломинкой, — кажется, меня немного занесло, — я бы назвал его прозрение, прости господи. Которое сам он отрицал. После чего, как говорится, телега и понеслась.

Брин ещё улыбается, однако улыбка стала жёсткой: слабо шагнуть ещё дальше?

— Давай ближе к делу, — говорит он мягко, словно я и не открывал рта. — Сегодня утром Московский центр попросил Шэннона о новой встрече через неделю, и он ответил согласием. Такая поспешность кому-то может показаться навязчивой, но мне она представляется профессионально взвешенной. Они беспокоятся за долговечность своего источника — и их можно понять, не так ли? — а это значит, что и мы должны действовать так же быстро.

Волна спонтанной обиды приходит мне на помощь.

— Я слышу «мы», как будто всё идёт по плану. — Моя жалоба звучит с весёлой непринуждённостью, принятой между нами. — Но я не очень понимаю, как подобные решения принимаются через мою голову. Операция «Звёздная пыль» — моя идея, если помнишь, так почему же меня не информируют о продвижении моей операции?

— Тебя информируют, дружище. Это делаю я. Для остальной Конторы ты — прошлогодний снег, и их можно понять. Если бы я тогда настоял на своём, ты бы не получил назначения в Гавань. Времена меняются. Ты вступил в опасный возраст. Это и раньше ощущалось, но сейчас особенно. Прю в порядке?

— Спасибо, Брин. Передаёт привет.

— Она в курсе? Истории с Шэнноном?

— Нет, Брин.

— Так будет лучше.

— Да, Брин.

Так будет лучше. В смысле, она не должна ничего знать об Эде? Прю, которая нынче утром поклялась мне в безоговорочной преданности, даже если я захочу послать Контору на три буквы? Прю, верная солдатская жена, о какой Контора может только мечтать и которая ни разу, ни словом, ни делом, не предала её интересы? И вот теперь Брин, не кто-нибудь, говорит мне, что ей нельзя доверять? Да иди ты лесом.

— Наша родственная служба, само собой, громко требует крови Шэннона, что вряд ли тебя удивит, — продолжает Брин. — Арестовать, распотрошить, сделать наглядным примером, получить медали в награду. И что в результате? Национальный скандал в духе «сгорел сарай, гори и хата», и в разгар Брексита мы выглядим как полные кретины. Поэтому, как по мне, этот вариант мы сразу вычёркиваем.

Опять это «мы». Он предлагает мне тарелочку с кешью. Чтобы сделать ему приятное, я беру пригоршню орешков.

— Оливки?

— Спасибо, не надо, Брин.

— Когда-то ты их любил. Из Каламаты.

— Правда не надо.

— Второй вариант. Мы вытаскиваем его в Главный офис и делаем ему классическое предложение. «О’кей, Шэннон, мы тебя вычислили, ты агент Москвы. Либо ты переходишь под наш контроль, либо тебя ждёт суровое наказание». Как думаешь, сработает? Ты ведь его знаешь, а мы нет. И его отдел не знает. Им кажется, что у него есть девушка, но даже в этом они не уверены. Не исключено. Может, его декораторша. Он, говорят, занялся ремонтом. Взял ипотечный кредит и купил квартиру этажом выше. Он тебе об этом говорил?

— Нет, Брин. Не говорил.

— А что у него есть девушка?

Я отрицательно мотаю головой.

— Может, и нет. Некоторые умеют обходиться без женщин. Как? Не спрашивай. Возможно, он из их числа.

— Возможно, Брин.

— Так что ты думаешь по поводу классического предложения?

Я, как водится, обдумываю ответ.

— Могу предположить, Брин, что он вас пошлёт на три буквы.

— Почему?

— Попробовали бы вы сыграть с ним в бадминтон. Он скорее предпочтёт отстреливаться до последнего патрона.

— Но мы с ним не в бадминтон играем.

— Эд не прогибается, Брин. Он не реагирует на лесть, не идёт на компромиссы и не спасает собственную шкуру, если считает, что цель высока.

— Тогда он обречён, — с удовлетворением замечает Брин, уже видя впереди хорошо протоптанную дорожку. — Сейчас уже пошли обычные тёрки, кому он достанется. Разоблачили его мы, и, пока мы его ведём, он наш. А как станет нам не нужен, считай, что игра закончена, и дальше пускай родственная служба запускает в него когти. А теперь я хочу тебя спросить вот о чём. Ты его всё ещё любишь? Не в плотском смысле. Как человека.